Согласитесь, Йеллоустоун — неприветливое местечко. Но люди все равно пришли сюда. Я попытался представить себе эту планету в расцвете Belle Epoque. Спускаясь в атмосферу Йеллоустоуна, ты знаешь, что под слоями золотистых облаков лежат города, прекрасные, как мечта, и самый величественный из них — Город Бездны. Более двухсот лет сияющей славы… До последних дней невозможно было предположить, что ей не дано продлиться еще столько же. Ни декадентского увядания, ни истерических всплесков. Но затем пришла эпидемия, и желтый стал цветом болезни, приобрел оттенки блевотины, желчи и гноя. Под желтушным покровом атмосферы скрывались больные города, язвами рассыпанные по поверхности планеты.

Я пригубил коктейль, заказанный для меня Квирренбахом. Славный был мирок. Увы, именно «был».

Сказать, что «бегемот» врезался в атмосферу, было бы ошибкой. Он погрузился в нее, опускаясь так медленно, что корпус почти не испытывал трения. Небо над нами перестало быть непроглядно черным и начало приобретать слабые оттенки пурпура, а затем охры. Наш вес то и дело колебался — видимо, «бегемот» попадал в зоны давления, которые не мог проскочить быстро — но не более чем на десять-пятнадцать процентов.

— Она все еще прекрасна. Вам не кажется?

Мой спутник был прав. Иногда случайный шквал или сдвиг в нижних слоях атмосферы делали прореху в желтом облачном покрове, и тогда мы могли видеть поверхность. Блестящие, как зеркало, озера замерзшего аммиака, умопомрачительные выступы горных пород, исхлестанные ветрами и превратившиеся в пустоши, сломанные шпили и арки высотой в милю, похожие на непогребенные кости гигантских животных. И колонии одноклеточных — их лиловые и изумрудные пленки покрывали поверхность огромными глянцевыми пятнами и пронизывали, словно жилами, глубокие каменистые напластования. Эти организмы существовали еще в ледниковый период, и то, что они уцелели до сих пор, не укладывалось в голове. Повсюду виднелись купола маленьких аванпостов — но нигде не было ничего похожего на города. Сейчас на Йеллоустоуне сохранилась лишь горстка поселений величиной с десятую часть Города Бездны — и ни одного равного ему. Даже второй по величине город, Феррисвилль, по сравнению с ним — просто захолустная дыра.

— Гостеприимное местечко, — произнес я иронично.

— Да… пожалуй, вы правы, — отозвался Квирренбах. — Как только я накоплю впечатлений, чтобы написать что-нибудь, и заработаю достаточно, чтобы выскочить отсюда… Сомневаюсь, что я задержусь здесь надолго.

— А чем вы собираетесь зарабатывать?

— Для композитора всегда найдется работа. Нужно лишь найти богатого покровителя, которому захочется спонсировать великое произведение искусства. Им кажется, что таким образом они приобщаются к бессмертию.

— А если ваш покровитель уже бессмертен, или послесмертен — как там они себя называют?

— Даже послесмертные не могут быть уверены, что не умрут когда-нибудь окончательно. Так что желание оставить след в истории им не чуждо. Вдобавок, в Городе Бездны много людей, которые были послесмертными, но сейчас столкнулись с неминуемой перспективой смерти, как это всегда бывает со многими из нас.

— У меня сердце кровью обливается.

— Ну что ж… скажем просто, что смерть для многих снова стала реальной проблемой, чего не было вот уже несколько веков.

— Но вдруг среди этих людей не найдется богатых покровителей?

— Ах, что вы. Видели эти паланкины? Богатых людей в Городе Бездны всегда было много, хотя того, что называют экономической инфраструктурой, в нем как таковой нет. Но богатство и влияние существовали и будут существовать всегда и везде. Готов держать пари, что кое-кто сильно поднялся за последнее время. Самое страшное бедствие непременно принесет кому-нибудь выгоду.

— Обычное дело во время катастроф, — заметил я.

— Что?

— Они способствуют расслоению. Все… м-м-м… самое неприятное всегда всплывает на поверхность.

По мере дальнейшего спуска я обдумывал легенды и маскировку. Впрочем, особенно стараться я не стал. Я стараюсь обеспечить себе оружие и тылы, а в остальном предпочитаю действовать по обстановке, а не планировать ходы заранее. Но как быть с Рейвичем? Он не мог знать об эпидемии. Что бы он ни задумал, ему придется менять планы. Правда, между нами было одно важное отличие: Рейвич аристократ, значит, у него должна быть целая сеть связей, которая распространяется на добрую половину освоенного космоса и основана на узах родства, уходящих в глубь веков. Вполне возможно, что у Рейвича есть знакомые среди элиты Города Бездны.

Даже если он не успел связаться с ними до прибытия, эти знакомые ему очень пригодятся. Но если он сумел предупредить их еще по пути, ему просто повезло. Субсветовик движется почти со скоростью света, но в начале рейса ему приходится набирать скорость, а в конце — тормозить. Допустим, перед стартом с Окраины Неба «Орвието» отправил радиосообщение. Оно достигнет Йеллоустоуна за год, а то и за два, до появления самого корабля, и у сообщников Рейвича будет масса времени, чтобы подготовить ему встречу.

А может, у него нет никаких сообщников. Или они не получили послание. Возможно, оно затерялось, когда коммуникационная сеть системы превратилась в скомканный лабиринт, и теперь обречено до бесконечности метаться между неисправными узлами. Наконец, у Рейвича могло не быть времени на отправку послания. Или это вообще не пришло ему в голову.

Хорошо бы принять одну из этих версий и на этом успокоиться. Но я никогда не полагаюсь на везение — так проще.

Я снова поглядел в окно. Облака разошлись, и я впервые увидел Город Бездны. Рейвич — он где-то там, внизу… ждет, потому что знает. Город показался мне необъятным, и задача, которую я поставил перед собой, вдруг навалилась на меня непомерным грузом.

Откажись от нее, прямо сейчас — миссия невыполнима. Ты никогда не найдешь его.

Но я вспомнил Гитту.

Город гнездился внутри кратера, края которого образовали широкую, зазубренную стену — почти шестьдесят километров в поперечнике, а сама стена достигала двух километров в самой высокой точке. Первопроходцы, которые прибыли сюда, искали убежище от ураганов Йеллоустоуна. Они селились в кратерах и возводили хрупкие, заполненные воздухом постройки, которые на открытом месте простояли бы минут пять, не больше. А может быть, их чем-то привлекала сама Бездна — глубокое ущелье с вертикальными стенами, — ущелье точно по центру кратера.

Бездна постоянно отрыгивала теплым газом. Здесь был один из очагов тектонической энергии, которая пробудилась в коре при сближении с газовым гигантом. Этот газ по-прежнему оставался непригодным для дыхания, но содержал значительно больше свободного кислорода, водяных паров и прочих незначительных примесей, чем с любой из подобных «фонтанов» на поверхности Йеллоустоуна. Разумеется, его необходимо было подвергать процессу фильтрации, прежде чем он становился пригодным для дыхания. Но здесь это оказалось гораздо проще, чем где-либо в другом месте, а горячий пар можно было использовать для работы огромных турбин, поставляющих столько энергии, сколько необходимо развивающейся колонии. Город распластался по внутренней поверхности кратера, обступив Бездну и на шаг спускаясь в нее. Здания, облепленные лифтами и галереями, чудом удерживались на выступах в сотнях метрах ниже кромки провала.