Теперь ослы уже совсем близко; они все в пене. Эрменгарда бежит к ним.

— Алиенора, позвольте мне купить весь караван.

— Он твой, — говорит Алиенора, — и ты смогла бы вернуться в Нарбонну без хлопот, верхом.

Уставшие ослы позволяют себя гладить. Наблюдая за погонщиком, она замечает, что он весь в поту и по его лицу распознает признаки ужасной болотной лихорадки.

— У вас тоже есть эта страшная болезнь, — говорит Эрменгарда, — но в меньшей степени, чем у нас, где люди заболевают и быстро умирают.

— Я уже привык, — говорит солевар, когда она обращается к нему, — у меня лихорадка не каждый день, но, если она нападает, я дрожу, даже в самый жаркий день. Только настойка из водорослей может меня успокоить или плакун-травы.

— Пошли отсюда, матушка — говорит Ричард, — это место не для вас, да и не для нас, — обращается он к Эрменгарде. — Прочь с этих соляных копей! Вдалеке видны стены Ла-Рошели. Если у меня когда-нибудь будет хоть какая-то власть в Пуату, я буду более тщательно следить за соляными разработками, за производительностью и жизнью людей, которые здесь надрываются. Лучше взять приступом стены Антиохии, чем погибнуть здесь.

Алиенора и Эрменгада переглянулись: рассуждения этого мальчика свидетельствуют о зрелости его взглядов. С наступлением ночи они приехали в Ла-Рошель, счастливые своей свободой и в хорошем настроении от шуток, которыми перебрасывались с самого начала путешествия. Они реквизировали вереницу ослов вместе с погонщиками с копей провинции Они, чтобы избавить тех от печальной участи. Они отправятся на соляные копи виконтства Нарбонна. Но только для того, чтобы наладить транспортировку соли, потому что повозки с запряженными в них быками слишком тяжелые и утопают в болотистой солончаковой почве.

Эрменгарда желает не только процветания соляным разработкам, источникам доходов, но и также благополучия своих подданных. Она все еще под впечатлением смерти монахов, послушников и чернорабочих, трудящихся на болотах и на отводе вод. Чтобы бороться с солончаковыми водами, глиной и песком, нужна не только одна отвага.

Пояс укреплений замка, парные башни и донжон встают перед ними[137]. Как только Генрих получил титул герцога Аквитанского, он сразу попытался сделать что-нибудь для Ла-Рошели, рассматривал проекты строительства замка, расширения порта и жилья, соединения старого поселения с новым. Работы начались в 1162 году. Путешественники с восхищением разглядывали стены, построенные из тесаных камней, хорошо подогнанных, с вертикальными бойницами[138]; это защитное средство, устроенное со стороны порта, предусматривает возможность лобовой стрельбы, перекрестной со стрельбой со стороны южного фасада; вся система защиты чрезвычайно эффективна при нападении.

— Ла-Рошель и Ньор, укрепления одинакового типа, — говорит Алиенора. — Ты поедешь туда с нами на обратном пути, Эрменгарда?

— А будет ли Генрих доволен? — спрашивает Эрменгарда. — Все-таки в прошлом году я доказала свою лояльность Раймонду Тулузскому[139]. Конечно, тут нечем гордиться, более склонна я была поддержать Арагон, Монпелье и Безье. Однако надо было поступить по-другому. Это Генрих показал мне дурной пример. Позже ты увидишь, ему не так-то легко править, — сказала она Ричарду.

Обе женщины верят в будущее. Ричард — умный, благородный, чувствительный, иногда неистовый — был увлечен владениями своей матери и своего отца. Приближаясь к городу, они попали в суматоху снующих туда-сюда повозок, запряженных быками, перевозящих балки для строительства кораблей и домов, тесаный камень, песок, инструменты, металл — свинец, медь, олово — и даже тюки льняного очеса для конопатчиков[140]. Эрменгарда вдыхает воздух носом:

— Мы наймем хороший корабль и переночуем в нем в полном спокойствии.

Они сняли великолепную баржу с палубой, затем обошли порт, словно простые зеваки, наблюдали за процессом смоления.

Лавки по соседству предлагали паруса и сети. Плотники-корабелы толпятся в мастерских, примыкающих к этим лавкам. Алиенора принимается вкратце рассказывать о прошлом этого порта, связях с ее семьей и семьей Эрменгарды.

— Первыми сеньорами, которые стали играть здесь значительную роль, были Шателайоны[141]. В отношениях Шателайонов и герцогов Аквитанских было и плохое, и хорошее. Мой отец, например, овладел Шателайоном в 1130 году и разрушил все укрепления. Однако, — продолжала королева специально для сына, — они допустили свободные нравы в Ла-Рошели. Этот город привлекал к себе трудолюбивое и работящее население; целыми толпами, в основном из Бретани, приезжали смелые парни, которые — при поддержке монахов — построили порт, отремонтировали дороги. Эти работники переженились и образовали поселок. По морю везли пшеницу, рожь, ячмень, овес, поэтому здесь много ветряных мельниц, которые я отдала тамплиерам. Без сомнения, рядом с Людовиком я была более набожной.

На следующий день в сопровождении сына и как всегда вместе с Эрменгардой, что-то напевающей себе под нос, Алиенора направляется в Ньор[142], ободренная тем, что ее не узнали охранники Генриха. Вскоре на горизонте четко обозначились два холма, на вершине каждого стояла церковь — два прихода: Сент-Андре на севере и Нотр-Дам на юге. Узкий ручей, Мердуссон, протекает в глубине долины. Донжон, как и в Ла-Рошели, обеспечивает контроль за судоходством.

— Я узнала, что чума полностью опустошила армию Барбароссы, — рассказывает Эменгарда-Еще две недели тому назад, без поддержки старого дядюшки де Монферрата[143], предоставившего ему убежище в своем маркграфстве, он попал бы в руки итальянских сеньоров, объединившихся против него. Ты знала, что для того, чтобы отправиться в Бургундию, Фридрих прошел через Монсени в одежде торговца? Граф Савойский закрыл перед ним ворота своего герцогства. Это поражение великого императора. Умелые итальянцы, которые, чтобы преградить ему дорогу из Асти в Новару, построили в рекордное время целый город с соломенными крышами — «Алессандрия дела Палья»[144]. В честь нашего Папы Александра[145]!