— Затычка. Конец всему.

— Господа, пожалуйста, сгруппируйтесь вокруг миссис Леннон, — закричал фотограф, подозревая, что все сейчас переругаются и исчезнут, как дым. — Мы ее вырежем при печати, — шепнул он Дереку.

Буга хотел что-то возразить, но, пересилив себя, плюхнулся на траву рядом с Джоном, который онемел от возмущения и никак пока не прокомментировал истерику своего бывшего партнера. Джордж и Ричард встали по бокам. Фотограф несколько раз щелкнул затвором камеры.

— Ну, я пошел, — сказал Пол, вставая. — Адье.

— Я еще хотел сфотографировать вас на фоне парадной двери! — взмолился фотограф.

— Это — дверь в преисподнюю! — и Мака твердым шагом направился к воротам, отделявшим парк от шоссе.

— Пусть идет, — пробормотал наконец Джон. — С таким подонком сидеть на одной земле нельзя!

— И дышать одним воздухом нельзя! — вставила Йоко.

— И носить штаны одного фасона нельзя, — добавил Джордж.

— Молчите, сволочи! — душевно сказал им Леннон.

— А играть в одной группе можно, — прошептал ударник.

— Господа! Но что делать с русским? — взмолился Дерек Тэйлор.

— Я пригласил его, мне и расхлебывать, — ответил Джон, демонстрируя неожиданную ответственность.

Поднялся с травы и направился к дому. Йоко тем временем стало дурно, она оперлась на руку пресс-агента и, побледнев, опустила голову вниз. Но для Дерека это было не в новость, он поднес к ее носу медицинскую склянку, Йоко вздрогнула и, кажется, пришла в себя.

Джон решительно ворвался в прихожую особняка и бросил ожидавшим его переводчику и гостю:

— Пошли за мной!

Они спустились в подвал, переоборудованный под студию звукозаписи. На полу стояли несколько гитар, прислоненных к усилителям, и в углу блестела медью ударная установка. Джон плюхнулся в кресло, пробормотал, закуривая:

— Давай!

Паренек закрутил головой, не понимая.

— Ты же на прослушивание приехал? Играй!

И Леннон сунул ему в руку акустическую гитару.

Гость не очень уверенно взгромоздил ее на грудь. Наконец, решившись, взял простейший минорный аккорд.

— Не настроена! — перевел клерк его слова.

— И не надо! — поделился Джон своим кредо.

— А у нас другие гитары, — пробормотал вдруг мальчик, поглаживая струны. — Завода имени Луначарского.

— Чего? — не понял Джон.

— Ленинградского совнархоза, — уточнил переводчик.

— Они лучше, что ли?

— Во всяком случае, не хуже, — патриотично заметил гость.

— Что ж, вы — коммунисты, и у вас все должно быть лучше, — согласился Леннон. — Мог бы привезти ее в подарок.

— В следующий раз привезу. Так мне начинать?

— А как же! — и Джон глубоко затянулся горьковатым дымом.

В это время в студию тихонько спустились Рич и Харрисон. Встали у дверей, с любопытством наблюдая за происходящим.

— Будь проще! — сказал между тем гость и оттянул на гитаре басовую струну.

Клерк перевел его слова в точности.

— Это ты мне? — не понял Джон. — Я и так прост. Дальше некуда.

— Это — название песни, — уточнил мальчик.

— Название неплохое. Вроде лозунга, — одобрил Леннон. — Ну, давай же!

Парень изо всех сил ударил по струнам негнущейся ладонью. Заорал что-то истошным визгливым голосом, так что на ударной установке звякнула тарелка. Рич тихонько пробрался к ней и зажал тарелку пальцами, чтобы она не дребезжала.

Харрисон, сев рядом с Джоном, подавился беззвучным смехом. А парнишка тем временем орал и орал, бил по струнам и рубил непослушные аккорды, так что дека на гитаре норовила треснуть.

Он окончил изящным «фа диез мажором» и наклонил гриф к полу, будто хотел воткнуть его в землю.

— Да… — произнес Леннон после паузы. — Да… Тебя как зовут-то?

— Фет, — ответил гость.

— Чего-то не шибко, — сознался Джон.

— А мне понравилось, — сказал добрый Ричард. — Ритм заводной. Под нее стучать — одно удовольствие!

Он рубанул палочками по барабанам и продемонстрировал ударный кульбит, на который был способен.

— Можно работать, — довершил он свое выступление.

— Здорово! — пробормотал Фет восхищенно. — Елфимов так не может!

— Кто? — не понял Рич.

— Елфимов. Ударник один.

— А я думал, — Кит Мун, — назвал Ричард имя ударника, которому втайне завидовал.

— Средняя часть у тебя — полное барахло, — заметил Харрисон гостю. Она не должна быть длиннее главной. Иначе слушатель теряет ключ к восприятию. Если ты, конечно, пишешь европейский шлягер, — уточнил он.

— Это я просто сбился и сыграл ее два раза, — объяснил Фет парадокс средней части.

— Тогда понятно, — вздохнул Джордж.

— А откуда ты взялся? Как сюда проник? — и Леннон закурил по-новой.

— В газетах прочел, что вы сюда переехали. Мы в Лондоне снимали несколько дней… Дядя Стасик снимал. А я прочел и рванул к вам… Вот.

— Ну и как тебе Лондон? — поинтересовался Джон.

— Я сплю, — неуверенно объяснил парень свои чувства.

— Послушать бы, как ты звучишь в группе, — тактично ушел от оценки Леннон. — Ты ведь — не сольный исполнитель. Даже если меня послушать а капелла, получится полная чушь.

— Так давайте сыграем! — предложил Фет, понимая, что отступать некуда. — Все вместе!

— А ты знаешь наш репертуар?

— Наизусть!

— Ну чего, мужики, тряхнем стариной? — поинтересовался Джон. — Лабанем что-нибудь антивоенное? «Дайте миру шанс», например?

— Лучше совсем старенькое! — сказал Ричард. — Веселое! Чтоб стены рухнули!

— «Бетховен, отвали!» потянешь? — спросил с недоверием Джон у гостя.

Фет радостно кивнул.

— Возьмешь бас или ритм?

— Буду на басу, — решил Фет проблему. — На нем легче. Там всего четыре струны!

Леннон бросил гостю гитару.

— Ну что, Джордж, трави! Раз, два, три… Начали!

Харрисон тряхнул кудрями до плеч, старась почувствовать себя молодым. Резко щипнул самую высокую струну. Она фальшиво и нагло зарыдала, как кошка при течке. Ричард синхронно с гитарой Леннона вдарил по барабанам, и Фет заглушил все тяжелым, как гиря, басом, будто гром упал с неба…

— Отвали! Катись на фиг, Бетховен! Проваливай!! — заорал Джордж в микрофон, стараясь перекрыть первобытный шум ненастроенных инструментов.