Словно насмешливо отвечая моим мыслям, в голове вспыхнул яркий образ:

… Заккери и Филипп. Стоят друг напротив друга. Двор Гнезда, развороченный, словно за минуту до того по нему прошелся мощный торнадо.Филипп и Заккери, убивавшие друг друга. Два брата, в лицах которых не осталось ничего братского, только жестокость. Мужчины действовали без сострадания. Вокруг вспыхивали странные голубоватые шары. И в центре они, два врага, чужака, столкнувшиеся в поединке…

Кажется, я пошатнулась, схватившись за горло. От видения перехватило дыхание и потемнело в глазах.

– Саш? – Катерина успела подхватить меня под локоть. – Ты чего такая бледная? Что-то случилось? – На румяном лице отразилось беспокойство.

– Все нормально. – Пробормотала я. Перед глазами, словно кадры кинофильма, прокручивались только-только увиденные яркие картинки. Впервые мне предстали события, которые произойдут не со мной лично. Особенно страшно делалось из-за того, что главным героем предстал дорогой и очень важный мне человек.

– Я видела, как отъезжала машина Филиппа. Вы что поссорились? – Продолжала подруга допрос.

– Нет. – Растеряно солгала я.

Вот тебе и пресловутая горечь от невероятной сладости.

* * *

Филипп поджидал меня в машине у подъезда, когда я, стараясь сохранять спокойствие, шла к большому автомобилю, похожему на бронетранспортер. Но его вид и забавный канареечный цвет никак не отпугивали удушающую панику, затоплявшую сознание. Ноги с каждый шагом, приближающим меня к пассажирской дверце, становились ватными, а руки холодели. Из окна кухни за мной наблюдали родители, изнывающие от любопытства, заберусь ли я в салон. Они забились на триста долларов и теперь жаждали разрешения спора.

Дверца распахнулась сама собой, демонстрируя высокое сиденье и Филиппа, безразлично разглядывавшего что-то на дороге. В темном костюме, белой рубашке и золотом галстуке он выглядел прекрасной ожившей картинкой из глянцевого журнала и на секунду ослепил меня.

Я уселась, дверь сердито захлопнулась. Сам собой зашипел ремень безопасности, пристегивая меня к сиденью, так крепко, будто хотел сломать ребра. Автомобиль медленно тронулся и выехал со двора на возможно малой скорости. Стрелка на приборной панели застыла на цифре двадцать километров в час.

Упертое молчание заставляло сердце тревожно сжаться.

– Может, поговорим? – Окончательно расстроившись, предложила я.

– О чем? – Бесцветно отозвался парень и нажал на клаксон, распугивая пешеходов, перебегавших дорогу на красный свет.

– Паша мой единственный друг. Выбор здесь не уместен, вы принадлежите разным весовым категориям! – Твердо заявила я, намереваясь отстоять хотя бы немного свободы.

– Ясно.

– Что тебе ясно?! – Мой голос дрогнул от едва сдерживаемого раздражения.

– Он твой друг. Твоя личная территория, куда мне нельзя залезать. Я помню, Саша. – Сдержанно произнес Филипп. – Все ясно. Я просто сказал, что не потерплю этого парня рядом с тобой.

– Почему?! – Разозлилась я.

– Просто не потерплю. – Он, наконец, соизволил на мгновение обернуться ко мне. В тот момент парень походил на настырного ребенка.

– Знаешь, Филипп, если тебе сложно признаться в простом человеческом чувстве, например, в ревности, то у тебя проблема! – После подобного пламенного заявления оставалось насупиться и отвернуться к окну. – Обратись к моим родителям, они тебе помогут! – Уже сквозь нарождающиеся слезы добавила я.

В салоне повисла оглушительная тишина. Филипп осторожно дотронулся до моей руки, заставляя обернуться, и, помолчав, тихо признался:

– Все, что сейчас между нами происходит непривычно для меня. Как ты ни понимаешь, Саша? Дай мне время.

– Хорошо. – После паузы выдавила из себя я и снова отвернулась к окну. Выяснение отношений вытесняло страх перед автомобилями, смесь обиды и паники я бы не вынесла.

По тротуарам спешили пешеходы, и асфальт блестел от света фонарей. Вечер, разрезанный вспышками неоновых вывесок и автомобильных фар, медленно наливался чернотой.

– Ты можешь общаться с этим твоим Пашей, если хочешь. – Неожиданно произнес Филипп и быстро добавил: – По телефону.

Я тут же передумала плакать, почувствовав себя полной дурой, и осторожно покосилась на него. Филипп, нахмурившись, управлял автомобилем, чуть прищуренные глаза разглядывали светящийся габаритными огнями поток перед нами, длинные пальцы сжимали руль. Моя душа снова расцвела весенним садом, а в голове забили фанфары. Успокоившись, я почувствовала настойчивую потребность быть благородной:

– Я тебя извиню, если мы сможем встречаться с Пашей один раз в неделю. – Пряча ухмылку, пропела я, понимая, что выиграла сражение на все сто.

– Нахалка. – Усмехнулся Филипп и нежно сжал мою ладонь, лежавшую на колене.

* * *

Гнездо светилось множеством огней, словно сотни звезд спустились с небес и осыпали дом. По обочине рядом с забором тянулся ряд припаркованных гостями автомобилей, ворота были гостеприимно открыты настежь. В Гнезде горели почти все окна, но отчего-то мне показалось, что дому не нравилась веселая вечеринка, по крайней мере, фонарь на крыльце подмигивал очень сердито. Дом завораживал. Он жил и мыслил самостоятельно. Когда ему приходилось не по вкусу поведение обитателей, он отказывался включать свет или блокировал все без исключения двери, даже в холодильнике. Если Гнездо пребывало в хорошем расположении духа, то в комнатах пахло свежестью и цветами.

Я вылезла из машины, кутаясь в пальто, и мне показалось, будто вырвалась из камеры пыток. Меня окружил необыкновенный аромат, словно только прошла гроза, разлив в воздухе галлоны озона. Во дворе и в саду, украшенном цветами и огоньками, неспешно прогуливались люди. Из открытых окон второго этажа струилась дивная мелодия. Пока Филипп ставил машину в гараж, я старалась держаться в тени у забора, но дом, приветствуя меня, радостно врубил уличный прожектор и залил мою сжавшуюся фигуру ярким пятном света. Непроизвольно многие гости обернулись, в темноте блеснули десятки синих колдовских глаз. Меня разглядывали, как маленькую лабораторную мышку – носительницу смертельного вируса, случайно сбежавшую из клетки.

– Пойдем? – Филипп сжал мой локоть, утягивая к гостям.

Он коротко кивнул знакомым, те с прищуром следили за каждым нашим движением. Стоило нам пройти мимо, как они зашушукались, словно старые кумушки.

Елизавета стояла на крыльце под козырьком, завернувшись в большую клетчатую шаль, и прекрасное лицо актрисы выглядело кукольно мертвым. Глаза не выражали ни тени эмоции, ни одна черточка не кривилась от внутренних размышлений. Стоило нам попасть в поле ее зрения, как девушка мгновенно нацепила маску, вероятно означавшую легкую иронию. Изменение оказалось таким стремительным, что я непроизвольно отшатнулась, а по спине побежали мурашки.