среди слушателей их не понял. После чтения ко мне подошёл какой-то мужчина и сказал: «Ты, приятель, в курсе, что ты гораздо круче всех здешних чтецов?»

Потом в Париже я пересекался с Фордом, который был тогда в компании с художником Челищевым. И вот совершенно неожиданно Форд оказался в Танжере. Он ждал приезда Джуны Барнс[175] из Девоншира, где она навещала Пегги Гуггенхайм. До приезда Джуны Форд жил в доме молодой испанской пары Пито и Кармиты. Приехала Джуна и заявила, что хочет снять дом. Кто-то предложил, что, так как я использую свой дом на Маршане только для работы, то она может в нём спать. Чарльз-Генри Форд переехал в дом вместе с Джуной. У нас с ними была договорённость, что после половины второго их там уже быть не должно. Даже не успев распаковать свои вещи, Джуна сняла со стен все мои семнадцать шкур шакала, которые я повесил, а также убрала кожи питона.

Вскоре Чарльз с Джуной нашли более удобный дом на той же улице в паре сотен метров от того, который снимал я. Они по марокканскому обычаю сидели дома на полу. Джуна писала книгу Bow Down / «Склонись», но потом изменила название на «Ночной лес»[176] / Nightwood. Мы сидели в Café Central в районе Zoco Chico[177], и, так как Джуна пользовалась синей, фиолетовой и зелёной косметикой в годы, когда никто даже не мог себе представить, что такими цветами можно раскрасить лицо, то все на неё пялились. Она не возражала. В один прекрасный день она показала нам короткую имитацию сэра Фрэнсиса Роуза[178], что развеселило всех сидящих в кафе и прохожих.

Я понял, что мои деньги подходят к концу. Иначе я бы никогда не поехал в Кадис и не купил билет в каюту третьего класса на корабле Juan Sebastian Elcano, который отплывал в Сан-Хуан (это в Пуэрто-Рико). Плавание было очень неприятным, а еда — ужасной. Всё, включая питьевую воду, воняло рыбой. Мы остановились в Тенерифе, где на борт поднялись девяносто пять рабочих, направлявшихся в Венесуэлу. Ещё взяли уйму клеток с бойцовыми петухами, которые должны были участвовать в петушиных боях в Латинской Америке. В течение всего плавания пара людей постоянно занималась этими птицами: втирали в перья разные снадобья, точили их шпоры и устраивали импровизированные столкновения петухов, держа их напротив друг друга и дожидаясь, когда они в прямом смысле распетушатся.

Спустя три недели корабль пристал в Сан-Хуане, и я накинулся на свежую еду. Я отправил родителям телеграмму, извещая, что нахожусь с ними в одном полушарии, оставил чемоданы в отеле и на допотопном громыхающем автобусе направился в горы, в деревню, расположенную в центре острова Барранкитас. В этой деревне я провёл неделю, питаясь жареными бананами, habichuehs / тушёной фасолью, рисом и яйцами, а после без особой охоты сел на борт корабля компании Ward Line, направлявшийся в Нью-Йорк.

Практически сразу по прибытии я направился в Гринвич-Виллидж к Джону Киркпатрику, с которым познакомил меня Аарон, чтобы передать ноты своей сонатины для фортепиано и несколько других произведений, написанных на острове Барранкитас. Потом мы заехали к Клэр Рафаэль Райс[179], которая организовывала концерты Лиги композиторов[180]. Джон сыграл ей и нескольким другим приглашённым композиторам мою сонатину, чтобы они послушали и решили, стоит ли её включать в концертную программу сезона. Помню, что потом в тот день Марк Блицштейн сказал мне: «Я не знал, что ты хиляешь». Я до конца не понял, хотел ли он меня похвалить или поругать, но, так или иначе, собравшимся понравилось, и сонатину взяли в программу.

«Бог ты мой! Что ты с этим собираешься делать?» — воскликнула мать, увидев вынутые из багажа шкуры шакалов. Шкуры положили в подвал, где они мирно и истлели. То лето я провёл у тёти Эммы в Вестхэмптоне, борясь с язвой, которая грозила сожрать весь желудок. «Нельзя просто наплевать на своё здоровье, как сделал ты, иначе потом дорого заплатишь», — долдонил мне отец.

Тётя Эмма развелась с дядей Ги и жила с неким Орвиллом Флинтом (к нему члены моей семьи относились сдержанно). Жена Флинта застрелилась из ружья однажды вечером, когда тот сидел в гостиной их старого дома. Тётя Эмма никогда не заходила в комнату, где произошло самоубийство. «Иногда я размышляю о её поступке, — призналась мне она, — и прихожу к выводу, что она была смелой женщиной. Я бы на такое не решилась, знаю точно».

Когда я осенью вернулся в Нью-Йорк, Гарри Данхэм поселился на верхнем этаже большого дома из коричневого кирпича на Пятьдесят восьмой улице, на Востоке, куда я перебрался в одну свободную комнату. Не успел прожить две недели, как отец Гарри мистер Данхэм «вышел на тропу войны», угрожая прекратить финансировать сына, если я не съеду. Он считал, что я разлагаю Гарри, от меня надо избавиться и держать на расстоянии.

Аарон Копленд уже долгое время думал, что надо создать группу молодых композиторов, которые регулярно встречались бы для обсуждения музыки друг друга. Осенью 1933 г. задумка, наконец, осуществилась. Надо сказать, я был задействован в этом проекте больше многих других, так как подписал контракт на аренду меблированной студии на Пятьдесят восьмой улице, на Западе, где и встречались каждую пятницу члены группы. Мы с Аароном делили арендную плату пополам, он иногда пользовался комнатой, где было фортепиано, но большую часть времени я сам распоряжался жилплощадью.

На первых встречах собралась довольно разношёрстная публика. Помню, что самым агрессивным был Бернард Херрманн[181], который считал, что я сам и моя музыка были начисто лишены здравого содержания, о чём громогласно и заявлял. Остальные вели себя более тактично. Членами кружка были также Израиль Ситковиц[182] и «дивно одарённый юноша» Генри Бант[183]. Ситковиц был лучшим учеником Нади Буланже, и, думаю, имел лучшую музыкальную подготовку из присутствовавших. Пребывая среди публики, где каждый умел выразиться не просто хорошо, но и громко, я часто задавался вопросом, что там вообще делаю, и не был уверен в ценности этих музыкальных рандеву. Всем участникам встречи были по душе, но для меня этот факт не служил весомым основанием, чтобы избавиться от чувства, посещавшего меня после каждой новой встречи, что мероприятия бесполезны. После Нового года встречались мы уже всего пару раз, потому что к тому времени большинство участников нашей группы стало посещать класс гармонии Роджера Сешнса. Хорошо помню стоявший в комнате, где мы собирались, запах