Следующие выходные без детей тянулись как бескрайняя пустыня. Меня обрадовало, когда впереди показался оазис: Эмма пригласила меня к себе в субботу на пиццу с салатом. Спасибо Господу (Ему или Ей, как утверждала Рози) за друзей-женщин, думала я, подруливая к оригинальному Эмминому дому, угнездившемуся среди холмов за пределами городка.

— Привет, как твои дела? — спросила она, открывая дверь.

Эмма была одной из тех немногих людей, с которыми я могла быть честной.

— Хорошо. Не очень… Не знаю… Устала.

Она плеснула мне вина в бокал. Старое доброе австралийское красное вино. Мы ужинали в саду под убаюкивающий перезвон музыкальных подвесок.

— Ты настоящий друг, — говорила я, выскабливая из своей тарелки остатки домашнего лимонного пудинга. — Это просто удивительный подарок: у тебя так здорово, и еда изумительная. Просто волшебно. Я не могу в себя прийти. Мне не пришлось чистить картошку.

— Рада, что тебе понравилось, — блеснула резцами Эмма. Индейский вождь не ошибся. Было в ней что-то от пумы, особенно при вечернем освещении.

Когда я поднялась, чтобы помочь убрать со стола, Эмма взяла меня за руку.

— Сиди, — распорядилась она. — Сегодня — твой вечер. Я знаю, как ты много работаешь, как это трудно одной растить детей. Сегодня я буду за тобой ухаживать.

От этих слов я чуть не растаяла от благодарности. Наконец хоть кто-то понял.

— Что там за звук? — спросила я. — У тебя что, есть еще и декоративный фонтан?

— Я наполняю для тебя ванну, — был ответ.

Ванну?! От меня так плохо пахнет? Я приняла душ перед тем, как выйти из дому.

— Ты говорила как-то, что хорошая ванна лучше всего помогает тебе расслабиться, — пояснила Эмма.

— Да, но это, когда я дома, одна, — пробурчала я.

— Моя понравится тебе больше, чем все домашние, — посулила Эмма. — У меня есть просто необыкновенная французская пена для ванн.

— Это… очень… любезно, — протянула я, а сама подумала: почему бы ей просто не отдать мне флакон с пеной для ванн и не отпустить домой?

— Я приготовила для тебя халат. — На миг Эмма показалась мне еще больше похожей на пуму. — Он там, в ванной.

Я вдруг почему-то покраснела и смутилась. У меня было в жизни немало знакомых женщин, чудесных подруг, с сильным характером, таких как Джинни, которым я бы без колебаний доверила свою жизнь. Мы хохотали и грустили вместе, ругали мужчин и обменивались самыми интимными деталями насчет отправлений наших организмов. Эти женщины помогали мне в радости и горе, они были рядом, когда я тосковала и когда рожала, поддерживали, когда разваливался мой брак, смеялись вместе со мной над несуразностями жизни. Но никогда еще ни одна из них не предлагала мне принять ванну. Тем более с французской пеной.

— Не беспокойся, — улыбнулась Эмма. — Это же твой особенный вечер.

Ну и ладно. В том, чтобы принять ванну, нет никакого криминала. А если откажусь, она еще сочтет меня невоспитанной дурочкой. Эмма очень симпатичная. Она явно старается мне помочь. Мне не хотелось ее обидеть или показаться неблагодарной.

Французы знают толк в пенистых расслабляющих ваннах. Над водой вздымались громадные радужные купола. Вдоль края ванны горели разноцветные свечи. Ситуация пожароопасная. На туалетном столике был аккуратно сложен махровый халат. Я протянула руку, чтобы запереть дверь. Замка не было.

Утопая в пузырьках, я рассматривала рекламный плакат на стене: «Женщины могут все». Может, я как-то неправильно повела себя с Эммой? Надеюсь, я не подавала ей никаких ложных надежд. Она точно знает, что я натуралка. Наивно считать и ее такой же. Она, однако, не афишировала своих пристрастий, никогда не рассказывала о своих романах. Я с уважением относилась к скрытности Эммы. А может, надо было проявить настойчивость, полюбопытствовать? Она как-то однажды упоминала мужчину, говорила о женщинах-друзьях. Но я-то вкладывала в слово «друзья» совсем другой смысл. Может, я стала плохо понимать родной язык. Если я говорила, что люблю женщин, мне не казалось, что нужно непременно уточнять: «Но не в этом смысле». За дверью, которую я постаралась прикрыть как можно плотнее, раздались какие-то странные звуки.

— Это пение китов, — крикнула Эмма. — Оно несет обращение на подсознательном уровне.

— Да? — беззаботно отозвалась я. — В каком смысле?

— На песню китов наложена запись, которую обычное ухо не слышит. Это обращение воздействует на наши взгляды, меняет образ мыслей.

Неожиданно встревожившись, я вытянула шею из мыльной воды, пытаясь уловить скрытое сообщение за переливчатыми голосами китов. Там явно слышалось какое-то бормотание. Уж не пытается ли Эмма промыть мне мозги и втянуть в какую-то религиозную секту?

— И о чем оно? — крикнула я, стараясь скрыть беспокойство.

— Ну, расслабься, выбрось все из головы, все такое.

Если когда-нибудь у меня будет хор и на прослушивание явится кит — белуха, финвал или кашалот, неважно, — я его не приму. Эти твари напрочь лишены музыкального слуха. Я нырнула в пузыри и попыталась расслабиться.

— Тебе не холодно? — спросила Эмма, врываясь в ванную и так приблизив свое лицо к моему, что я почувствовала запах чеснока.

— Нет, спасибо. — И я погрузилась в пузыри как можно глубже, стараясь не захлебнуться. — Все прекрасно. Я думаю…

— Что? — спросила Эмма. Ее лицо, подобно солнцу, восходило над краем ванны.

— Мне кажется, пора вылезать.

— Ох, а как же массаж? — вскрикнула Эмма, запуская длинные, умелые пальцы мне в шею.

Массаж?! Неохотно, скрючившись, я принимала этот знак ее внимания, словно собака, которую хозяева решили вымыть. Эмма жарко и громко дышала мне в самое ухо. От ее резких духов, определенно мужских (лосьон после бритья?), меня слегка замутило.

В голове молнией пронеслись картины жизни в увитом розами особняке с отлично сложенной женщиной и ее бирюзовой коллекцией. Когда я ходила в школу, у нас были две такие училки. Чтобы избежать сплетен, они ездили в школу каждая на своей машине, но все и так всё знали. Рассказывали, что они завещали похоронить их вместе.

Теоретически я допускала, что такая возможность существует. Жизнь с Эммой помогла бы избежать тех жестоких обид, которые наносят нам мужчины. Нет тестостерона — нет связанных с ним неприятностей, нет (почти наверняка) соревнования с блондинистыми дантистками, зато есть море любви и нежности, которую так любят все женщины. Объятия, поглаживания… все довольно похоже на то, что можно получить от кошки. Мне нравилась Эмма. Проблема была только одна. Я ее не любила. Не в этом смысле.

Когда Эмма взяла мое лицо в руки, повернула к себе и прижалась мокрыми губами к моим, я мгновенно поняла: это не мое.

* * *

Прошло полгода с нашей последней встречи с Филипом. Я его забыла, по крайней мере, успешно притворялась, что это так. Зачем мне этот мужчина, когда я еле управляюсь с детьми и работой, на которой, кстати, я постепенно становилась авторитетом в «женских вопросах». Эмма познакомила меня с местной колдуньей, которая согласилась нанести визит в редакцию и дать интервью насчет духовного начала у женщин. Оказывается, ведьмам нужна известность не меньше, чем всем остальным. Если не считать хрустальных подвесок, позвякивающих на шее, да лейкопластырей на шишковатых пальцах ног, выглядывающих из сандалий «Биркеншток», она ничем не отличалась от любой пожилой женщины из тех, с кем мы регулярно сталкивались тележками в супермаркетах. Мы разулыбались друг другу. Мне было интересно, заметит ли она скрытый во мне потенциал ведьмы. Потом она меня удивила, спросив, есть ли у меня дома животные. Когда я рассказала о Клео, она резко наклонилась ко мне, так что хрусталики забряцали.