В окно постучали: Филип звал нас выйти. Дождь почти прошел. Я натянула на Лидию резиновые сапожки. Она подхватила Клео и потащила ее за собой вверх ногами (поза, которую Клео безропотно принимала с тех пор, как Лидия научилась ходить). Мы открыли дверь и… увидели сокровище более прекрасное, чем комната, полная алмазов. Филип закрепил веревку на толстом березовом суку, а внизу продел ее сквозь старую автомобильную покрышку.

— Ух ты! Дерево-качели! — запела Лидия.

Остаток дня она провела, требуя, чтобы ее раскачали. Она качалась, лежа на животе и болтая в воздухе ногами, сидя на покрышке ногами вперед, стоя в ней и держась за веревку. Мне никогда не доводилось видеть мужчины, который бы так терпеливо возился с ребенком, который не был его собственным. И все же что-то меня удерживало. Может, все это не видимость, а правда, и он впрямь такой чудесный, с душой глубже этого озера, и все же перспектива включить в свою жизнь нас троих, да еще и кошку — определенно, это слишком даже для него.

Когда на коттедж опустилась ночь, дождь стих настолько, что Филипу удалось развести костер в кирпичном очаге для барбекю и нажарить сосисок на гриле. Было слишком сыро, чтобы ужинать на свежем воздухе, так что я поставила пластмассовый стол в доме. Мы ужинали под назойливо-пытливым взглядом электрической лампочки.

— Как ты смотришь на то, чтобы покататься завтра на велосипедах? — спросил Филип Роба. — Тут есть шикарные маршруты, выше в горах.

— Не хочу.

— Можно в теннис поиграть…

Роб внимательно изучал лужицу томатного соуса на своей тарелке. Опытный родитель, закаленный в подобных сражениях, сейчас умолк бы, отвернулся и сменил тему разговора. Я изо всех сил надеялась, что Филипу хватит ума поступить именно так.

— А что, если утром взять каяк и махнуть на озеро? Спасательный жилет для тебя найдется.

— Все-то у вас так хорошо, просто здорово! — выпалил Роб в лицо Филипу. — Конечно, вы-то не видели, как вашего брата на шоссе задавило насмерть!

Шумно отодвинув стул, мальчишка выскочил из-за стола и юркнул в спальню, а над нами осталось висеть облако ошарашенного молчания.

— С ним такое случается, — спокойно произнесла я. Хотя на сей раз это была не обычная подростковая вспышка.

Коттедж на озере, просторный гараж, битком набитый лыжами, каяками и байдарками, — все это слишком явно подчеркивало разницу между нашими семьями. Ведь и у меня создалось впечатление, что Филип легко скользит по жизни, окруженный бесконечным летом, загорелыми красавицами и белоснежными яхтами. Наша жизнь по сравнению с этим праздником казалась непрерывной борьбой за выживание, омраченной к тому же смертью и разводом. Разве мог кто-то с жизненным опытом Филипа хоть отдаленно представить себе все наши беды, все несчастья, память о которых мы делили с Робом.

— Я с ним поговорю, — сказал Филип, вставая из-за стола.

— Нет, не нужно. Пусть побудет один.

По правде говоря, меня подростковые вспышки Роба пугали, я не представляла, как себя вести с ним в такие моменты, и просто ждала, пока все уляжется, на что иногда требовались дни.

Не вняв моим поучениям, Филип открыл дверь и вошел в спальню. Из-за стенки послышался его голос. Он спокойно говорил что-то Робу. Различить слова я не могла, но по тону можно было все понять. Филип нашел в себе мужество согласиться с Робом, он сочувствовал его переживаниям, успокаивал, подбадривал.

— Все нормально, — шепнул Филип, появившись спустя какое-то время. — Сказал, что будет спать.

* * *

На следующее утро мы проснулись от стука дождя, барабанившего по крыше. Лидия в пижамке обследовала дом. Обнаружив в одном из шкафов большую коробку с кубиками, она пришла в полный восторг.

— Здесь были дети! — восклицала она.

Клео смачно дожевывала останки ночной бабочки, а Лидия тем временем занялась постройкой дворца для слона с пристройкой для маленьких слонят.

— А где Роб? — спросила я.

— Не знаю, — бросила Лидия.

Филип тоже ничего не знал. От страха у меня сжался желудок. Если Роб сбежал ночью, он мог сейчас быть где угодно. Мог отправиться автостопом назад в Окленд, туда по большому шоссе день и ночь идут грузовики с пиломатериалами. А может, отправился бродить по лесу. Это же очень опасно, особенно в грозу. Нужно позвонить его отцу, а потом, наверное, в полицию. Вот ужас. Это катастрофа. И почему все в моей жизни должно оканчиваться именно катастрофами?

— Смотри, — сказал Филип, положив руку мне на плечо и медленно развернув лицом к стеклянной двери.

Сквозь капли дождя на стекле я разглядела набегающие на берег волны, огромные, как океанский прибой. Лиловые тучи окутали остров. Вдалеке еле виднелась одинокая фигурка на каяке.

Волна подбросила каяк и, казалось, накрыла фигурку с головой. Но человек вынырнул, опустил в воду весло и развернул каяк навстречу следующей волне. Бесстрашный гребец был определенно намерен не поддаваться стихии и оставаться на плаву.

— Вы все здесь ненормальные, — вздохнула я. — И кому только в голову пришло поплавать в такую погоду?

— Робу, — ответил Филип, загадочно улыбаясь. — И должен сказать, у него просто отлично получается.

Человеческие существа, искалеченные душевными невзгодами, стремятся объявить своим всё, что полюбят. Но кошка не принадлежит никому, разве что луне. «Моя кошка», — говорят люди, как будто это и в самом деле так. Они могут дать кошке имя, оплачивать для нее услуги ветеринара, кормить со своих тарелок и ворочаться в постели, позволяя теплой и мягкой, как подушка, любимице устроиться поудобнее. Но от этого кошка все равно не становится «их кошкой». Ей может захотеться пожить с ними какое-то время, возможно, даже до конца жизни. Но от людей тут почти ничего не зависит. На какие бы ухищрения ни шли они, как бы ни старались улестить свою любимицу и уговорить ее остаться, решение принимают не они.

Как будут развиваться их отношения, определяет только сама кошка.

К тому времени, как я осталась без мужа, Клео вдруг особенно увлекло охотничье искусство. Может, она почувствовала, что у нас в семье станет на одного добытчика меньше, или решила, что я недостаточно хорошо справляюсь с ролью поставщика бекона. Мало того что я была жалким двуногим с отвратительным (по крайней мере, я ее точки зрения) голым телом, мне оказалось не под силу поймать и жалкую мышку, даже если бы от этого зависели судьбы мира. Клео снисходительно отнеслась к моим недостаткам и в полной мере их компенсировала, выкладывая целые ковры из мохнатых и пернатых тушек у входной двери, в спальнях и по всему холлу до кухни. Дом наш стал напоминать мастерскую таксидермиста-любителя. Чтобы прекратить поток насилия, я надела на Клео ярко-розовый ошейник со стразами и бубенчиком, в надежде, что его звон отпугнет потенциальные жертвы.