плакать, в костёл! – воскликнул граф. – Молитесь и плачьте. Кто желает спастись, за мной на совет! Закрыть ворота, поставить стражу, иноземных отстранить. За мной, братья!

С важностью двинулся Плауен, увлекая за собой оставшихся братьев, в залу совета, при квартире великого магистра.

Когда во дворах слышались стенания и плач, по той причине, что каждую минуту новая весть, новый беглец, новое подтверждение поражения прибывали, в залу совета стянул уже Плауен небольшую горсть оставшейся братии, которая с ним прибыла. Он сам принял власть, не спрашивая, он чувствовал себя способным её удержать.

С мрачной энергией он указал место, встал и начал говорить живо.

– Из тех, что ушли, никто не вернётся: спасения мы должны искать для себя. Объявлена гибель Ордена, если этот замок возьмут; немецкий Орден братьев Госпиталя в Пруссии существовать перестал. Нашу столицу Мальборг мы обязаны защитить.

– С чем? С кем? – спросил один.

– Хотя бы с горстью, до остатка!! Мальборга не получат.

Он нахмурил брови.

– Защитим его. Город следует сжечь, пусть горит, людей согнать в замок, они будут его защищать. Пока дороги свободны, сегодня, сейчас, людей послать в замки и за запасами.

– Но Ягайло завтра тут будет, – воскликнул один, – это напрасно.

– Ни завтра! Ни через три, ни через четыре дня, – резко вспылил Плауен. – Необходимо задержать его, мы обязаны и задержим.

– Каким образом?

Плауен молчал.

Это был уже не совет, а поспешные приказы; двух старших оставил при себе Плауен, остальных разослал.

В замке, в городе тревога и паника были невыразимые.

Ни у кого не было надежды на спасение, один Плауен сохранял её.

Втроём они вошли в прилегающую комнату.

– Не время плакать, тревожиться и отчаиваться. Отчаяние – плохой советчик, храбрым сердцем спасаться нужно. Судьбы Ордена в наших руках.

– Но что же мы предпримем против той стаи, приведённой со всего света, разъярённой победой, голодной до нашей крови. У нас нет войска…

– Мы должны иметь разум и хитрость, – сказал Плауен. – Ягайлу мы знаем все: ударить его трудно, а удержать легко. Он суеверен, боится, как бы его язычником не назвали за то, что против креста сражается. Мы пошлём к нему. Необходимо получить задержку. Есть при нём люди, которые не очень великой победе будут рады. Витольд там есть. Княгиня-сестра к нам благосклонна; у нас есть духовные… Время терять не годится. Отца Мартина призвать… отца Мартина…

Ксендз Марцин с другими капелланами и духовенством стоял в зале совета; он был немедленно приведён. Был он родом из Померании, а некогда начал монашескую жизнь в монастыре бенедиктинцев на Лысой горе. Оттуда позже дал себя склонить на смену устава, и надеть сутану с крестом. Немолодой был, монашеской осанки, покорный, тихий, но, вглядевшись в его лицо, заслонённое выражением смирения и покоя, заметили бы сквозь семь печатей, которыми оно было замкнуто, жизнь, что под ними кружила. Глаза его ясно, спокойно, глубоко втискивались в каждого, читали, не давая вычитать себя…

Он со смирением поклонился с порога.

– Я здесь, – сказал он.

Плауен подошёл к нему.

– Отец! Умирающий Орден испрашивает у тебя спасения.

Ничего не ответил на это отец Мартин, повёл глазами и, не вымолвив ни слова, дал понять, что желает совещаться с глазу на глаз.

Плауен прошёл с ним в комнатку, раздав последние приказы…

Они сели один на один.

– Не говорите мне, что делать, – сказал Мартин. – Дух Святой меня вдохновит. Я знаю подканцлера Николая, который при короле, попаду к Витольду, к духовенству. Я знаю и чувствую, что за дело имею.

– Езжайте, идите, спешите! – говорил Плауен.

– Сменю одежду, надену мирскую, буду беглым, стану на время поляком; Бог простит для доброй цели использовать хитрость; во всяком случае пусть это падёт на мою совесть.

– На нас всех, – прервал Плауен и понизил голос. – Повозку, возьмите повозку, возьмите золота, сколько хотите; если у них есть продажные совести, – купите их; если они встревоженные – запугайте; если они завистливы – приманите.

Посейте между ними недоверие; обратите их друг против друга, породите раздор. Мы осуждены, к сожалению, на использование этих средств, когда иных не имеем.

Мартин слушал.

– Мне не нужно вам говорить, в крайне случае имеются ясные дороги спасения; я вижу их: единственные. Мы должны быть хитрыми как змеи, ибо имеем дело с более хитрыми, нежели змеи.

– Орден обязан будет тебе спасением; задержите поход на Мальборг; спасайте нас. Сегодня, сию минуту, бегите отсюда. Прикройте своё путешествие бегством; говорите с ними против нас, чтобы приобрести их доверие, но делайте за нас.

Ксендз Мартин положил ладонь на руку говорящему.

– Достаточно, – отрезал он, – не всё должно переходить через уста. Что делать, меня Дух Святой вдохновит.

Он встал со стула.

– Луна после полуночи сходит, дайте мне верного проводника поляка, повозку, коня, еду.

Он повернул к двери.

– В замке должны знать, что я выслан в Торунь. Никто, вы и я втайне.

Плауен дал подтвержадающий знак головой.

– Золота! – воскликнул он. – Возьмите золота, сколько сможете забрать. Негодные послы короля Сигизмунда взяли его много за те предательские тряпки, которые письмами объявления войны назвали. Ничтожные! Смеялись над ними, давая их нам, смеялись, когда их отнесли Ягайле, а мы верили в Сигизмунда.

Он заломил руки. Брат Мартин покорно поклонился и уже выходил шагом немного более спешным. В зале он встретил духовных собратьев. Начали его спрашивать.

– Мне в Торунь необходимо ехать, – сказал он. – Бог с вами; вернусь скоро.

Он удалился. Через час потом, когда он вышел из своей кельи в чёрной мирской одежде священника, укутанный грубым плащом, никто бы его не узнал – так сумел измениться.

Повозка с двумя сопроводающими ждала во дворе. Луна медленно выползала из-за белых облаков, когда по дороге скользила уже упряжка, везущая Мартина малыми дорожками в ту сторону, в которой ожидал встретить армию короля Ягайлы.

Парень, что первый с вестями о паражении влетел в замок, едва немного отдохнув в нём, среди того шума и суматохи вышел, незамеченный, за ворота.

Там он стоял задумчивый, ослабевший, собирая мысли и не зная, что делать с собой. То возвращался к воротам, то направлялся к городу, оглядывался, не придёт ли кто к нему с советом и помощью; но никто уже не обращал на него внимания.

Тревога метала всё население Мальборга; одни уже из города хотели уносить жизнь и имущество, другие в отчаянии бессознательно летали. Всё новые подробности приносили с поля битвы и всё более худшие и более грустные.

Знали уже, что великий магистр, маршал, комтур, шатный, казначей полегли при своих полках; что