– Подождем результатов анализов.

Шура злился, но таблетки принимал. Врач позвонил и сказал, что анализы хорошие и он может больше не приходить. Конечно, зачем перетруждаться, опять что-то писать в компьютере? Через три дня кашель прошел. Маму тоже никто не смотрел и не слушал. Сделали все проверки, назначили лечение. Раньше бы Шура возмутился: все-таки сердце, не насморк. Но сейчас почему-то доверял. Хотя волнение оставалось.

Шура снова закурил. Сказал:

– Может, обойдется на севере?

Ави покачал головой:

– Вряд ли. Но надо верить.

Шура вспомнил ребят из своего отдела, которые вчера за обедом авторитетно рассуждали о том, стоит ли отдавать Восточный Иерусалим.

– С нашими людьми кашу не сваришь. Я, когда ехал сюда, евреев себе по-другому представлял.

Ави засмеялся:

– Да, я тоже думал, что это хлюпики в очках, а они вот какие…

– А какие?! Знаешь, мне иногда стыдно бывает за свой народ. Вот ей-богу! Даже уехать хочется.

Обманывают друг друга, гордятся этим… Достоинства какого-то нет. Противно.

– А ты не стыдись. Они такие, какие есть, не лучше и не хуже. Кто тебе сказал, что евреи ангелы? Это обычная ошибка всех приезжающих. Когда тебя много унижали, хочется доказать себе и другим, что ты идеален. А почему нужно быть идеальным? Кто это сказал? Ты вернулся, и здесь ты можешь быть любым. Вот итальянцы могут у себя в Италии быть такими, какими хотят, а почему мы не можем? Все оглядываемся, прислушиваемся, что о нас скажут. Лучше гордись, что ты есть и ты такой. Тогда и тебя уважать будут. А если и не будут, тоже невелика печаль.

Шура задумался. Мимо прошли две старушки в больничных пижамах. Они о чем-то спорили, размахивали руками, им было хорошо. Он спросил, как когда-то спрашивал у отца:

– Значит, ничего здесь не выйдет?

– Как не выйдет? Все выйдет. Этот народ зачем-то сохранился. Вряд ли только для того, чтобы его все ненавидели. Значит, был сильным и верил в себя. Вот и сейчас поверит. Главное – терпение. Савланут. – Он посмотрел на часы. – Пойду в Бейт Кнессет.

Здесь не говорили синагога, только Бейт Кнессет, дословно Дом собраний.

Шура спросил ехидно:

– А что, если один раз опоздаешь, Бог не простит?

Ави улыбнулся, встал и быстро зашагал в сторону центрального корпуса. Там, на первом этаже, помещалась синагога.

Шура вдруг вспомнил о недавнем разговоре с мамой, но тяжести не было. Что-то он ей недоговорил, что-то важное, но это потом. Скорей бы ее прооперировали.

Операцию делали в три часа дня. Всю следующую ночь Шуре снились кошмары, как он заходит в палату, видит лежащую маму. Из всех частей тела торчат проводки, и непонятно, дышит она или нет. В палату ее перевели ночью, и в девять часов утра он стоял у двери и боялся заглянуть. Наконец решился. Мама сидела на кровати, спустив ноги на пол, и с аппетитом поедала йогурт. Вид у нее был довольный. Увидела Шуру, обрадовалась, подвинулась в сторону, освобождая место рядом:

– Шурка, ты какой бледный! Садись скорей, поешь йогурт. Очень вкусные сегодня принесли.

Шура сел на краешек, еще не веря, что все позади и ничего не случилось. Мама сказала:

– Ты знаешь, этот доктор Дан очень хороший. Уже два раза заходил. Сказал, что я молодец.

С врачами мама говорила по-английски, и они всегда делали ей комплименты. Русские редко говорили по-английски. Тем более пенсионеры.

– Дан сказал, что через три дня выпишут. Шура, нам с тобой надо подумать, когда мы поедем в Москву. Там столько дел, нельзя все так оставлять без присмотра. Надо иногда наведываться. А то я волнуюсь.

– Мама, тебе сейчас только из-за этого волноваться…

Она вдруг погрустнела:

– Да тут причин для волнения достаточно. Шура, а ты можешь взять отпуск?

Он испугался:

– Зачем?

– Я очень волнуюсь, что ты ездишь в Хайфу. В Натании, по крайней мере, пока тихо.

У него отлегло от сердца. А то он было испугался, что она что-то недоговаривает. На севере действительно обстановка накалялась. Радиус дальности катюш увеличивался. Поговаривали, что у Хизбаллы уже есть ракеты, которые смогут долетать до центра страны. Но эти сведения были неточными. Работать было трудно. Звучала сирена, все начинали чертыхаться, недовольно отрывались от компьютеров, вставали и шли в убежище. Там обычно дискутировали о том, нужна ли наземная операция, которую ждали со дня на день, но Ольмерт никак не давал добро. Одни клеймили его за это, другие говорили, что будет еще хуже и нельзя допускать, чтобы гибло мирное население Ливана. Шура не вмешивался. Ему было противно, да и голова была занята другим. Потом давали отбой, все лениво поднимались, и так до следующей сирены.

Вошла мамина соседка, пенсионерка Циля. Поздоровались.

– Вот как вашу маму подлатали. Раз-два, и готово. У меня сестре в Харькове шунтирование делали, так она месяц только в реанимации лежала. Потом еще в отделении три. В инвалида превратилась, мы ее с ложечки кормили. Здесь медицина другая.

Шура согласился. Это было одним из израильских чудес. Он никак не мог понять, как при врожденной расхлябанности и безответственности врачи ухитряются работать четко и результативно. Как будто бы они не отсюда.

Мама сказала:

– Все-таки хорошо, что Гришка не тут…

– Он звонит каждый день. Все приехать рвется, тебя навестить.

Мама просияла, потом сказала строго:

– Даже не думайте. Шура, если ты хочешь, чтобы я была спокойна, пожалуйста, не делай этого.

– Да не волнуйся ты. Я ему запретил. Он без моего приглашения все равно не въедет.

Напряжение прошлых дней сменилось усталостью. Он засыпал, сидя на стуле, и мама настояла, чтобы он ехал домой и выспался.

Когда уже подъезжал к дому, позвонила Фира. Голос у нее был озабоченный.

– Шура, вы случайно не знаете, когда Насралла собирается Натанию обстреливать?

– Он мне пока не докладывал.

– А у вас убежище хорошее? У нас в доме плохенькое. Сегодня Софа звонила. Помните Софу с Жаботински? Она говорит, что уже завтра обещали. Я знаю.

Когда поднимался по лестнице, услышал сверху приглушенные голоса. Дверь в квартиру Варды была открыта. Там толпился народ, одни выходили, другие заходили. Он остановился. Какой-то мужчина поманил его внутрь. Шура зашел. Его провели в салон, усадили за стол. Фирин зять читал молитвенник, поднял голову, поздоровался и снова углубился в чтение. Он увидел Офера, их хайфского родственника. Тот молча сел рядом. Шура спросил шепотом:

– А что случилось?

– Ицика убили.

– Как убили?