— Не знаю. Я растеряна, опечалена, раздражена, у меня в голове кавардак, а в животе ребеночек. Ты заключил ужасную сделку, когда брал меня в жены.

— Это мы еще поглядим, но я хочу, чтобы ты Нала, я буду хорошим отцом для мальчика или для девочки.

— У него будут азиатские черты, Нат. Как мы это объясним?

— Альма, мы не будем ничего объяснять, а спрашивать никто не осмелится. Высоко поднятая голова и рот на замке — вот лучшая тактика. Единственный, у кого есть право задать вопрос, — это Ичимеи Фукуда.

— Я никогда больше его не увижу, Нат. Спасибо, тысячу раз спасибо за то, что ты для меня делаешь. Ты самый благородный человек на свете, и я постараюсь быть тебе хорошей супругой. Несколько дней назад я думала, что без Ичимеи умру, но теперь мне кажется, что с твоей помощью я смогу выжить. Я тебя не подведу. Клянусь, я всегда буду тебе верна.

— Тише, Альма! Не будем давать обещаний, которых, возможно, не сумеем исполнить. Мы пойдем по этой дороге вместе, шаг за шагом, день за днем, с самыми лучшими побуждениями. Вот единственное, что мы с тобой можем друг другу пообещать.

Исаак Беласко решительно отверг идею о собственном доме для новобрачных: в Си-Клифф было предостаточно места, а дом таких размеров строился специально, чтобы все поколения их семейства жили под одной крышей. К тому же Альме следовало вести себя осторожно, она нуждалась в заботе, в компании Лиллиан и двоюродных сестер; обустраивать новый дом и следить за ним — это слишком большое напряжение, постановил Исаак. В качестве неопровержимого аргумента патриарх прибег к эмоциональному шантажу: он хочет провести рядом с Альмой и Натаниэлем оставшийся ему недолгий век, а потом они будут поддерживать Лиллиан в ее вдовстве. Супруги согласились с таким решением: они и дальше будут спать в синей комнате, единственная перемена — это что вместо одной кровати появятся две, разделенные ночным столиком: Натаниэль выставил на продажу свой пентхаус и вернулся под отчий кров. В его прежней холостяцкой комнате он разместил стол, свои книги, пластинки и диван. Все в доме знали, что расписание супругов не благоприятствует интимным встречам: она вставала в полдень и рано уходила спать, а он трудился как каторжный, поздно возвращался из конторы, запирался у себя с книгами и коллекцией классической музыки, ложился за полночь, спал очень мало и уходил из дома до того, как она просыпалась; по выходным он играл в теннис, бегал трусцой на гору Тамальпайс, под парусом бороздил бухту и возвращался загорелый, потный и умиротворенный. Также было замечено, что Натаниэль обычно ночует на диване у себя в кабинете, но это объясняли тем, что Альме необходим покой. Натаниэль проявлял столько заботы, она так сильно от него зависела, их отношения отличались таким доверием и добросердечием, что только Лиллиан подозревала в их семейной жизни какую-то странность.

— Как у тебя дела с моим сыном? — спросила тетя Лиллиан на второй неделе их домашней жизни, после свадебного путешествия, когда шел уже четвертый месяц беременности.

— Почему вы спрашиваете, тетушка?

— Потому что вы друг с другом нежны как прежде, ничего не переменилось. Любовь без страсти — это как пища без соли.

— Вам бы хотелось, чтобы мы проявляли нашу страсть публично? — рассмеялась Альма.

— Моя любовь к Исааку — это самое драгоценное, что у меня есть, Альма. Того же я желаю и для вас: чтобы вы были влюблены друг в друга, как мы с Исааком.

— А почему вы думаете, что у нас не так, тетушка Лиллиан?

— Альма, ты сейчас в лучшей поре беременности. Между четвертым и седьмым месяцем женщина чувствует себя сильной, чувственной и полной энергии. Никто об этом не говорит, врачи замалчивают, но это состояние вроде постоянной течки. Так бывало, когда я носила трех своих детей: вообще не давала Исааку прохода. Вела себя просто неприлично!

— Откуда вам знать, что у нас происходит за закрытыми дверями?

— Альма, не отвечай вопросом на вопрос!

По другую сторону бухты Сан-Франциско Ичимеи замуровал себя в долгий период немоты, полностью отдавшись страданиям преданной любви. Он погрузился в уход за цветами, и те, в утешение садовнику, росли такие яркие и ароматные, как никогда прежде. Ичимеи узнал про свадьбу Альмы, потому что Мегуми в парикмахерской листала дамский журнал и увидела в разделе светской хроники фотографии Альмы и Натаниэля Беласко в праздничных нарядах во главе стола на ежегодном банкете их семейного фонда. Подпись гласила, что они недавно вернулись из свадебного путешествия по Италии, и расписывала роскошь платья Альмы, создательница которого вдохновлялась драпированными туниками Древней Греции. Как сообщалось в журнале, Натаниэль и Альма — это самая обсуждаемая пара года. Даже не подозревая, что вгоняет копье в грудь брата, Мегуми вырезала страничку и забрала с собой. Ичимеи изучил заметку, не выказав никаких эмоций. Он уже несколько недель безуспешно пытался понять, что случилось с Альмой в последние месяцы, что произошло в мотеле их необузданной любви. Молодому человеку казалось, что он пережил совершенно исключительный опыт, их страсть была достойна романа, то была новая встреча двух душ, предназначенных друг для друга, вместе идущих сквозь время, — пока он упивался этой восхитительной ясностью, она планировала свадьбу с другим. Измена была такой непомерной, что не помещалась у Ичимеи в груди и ему было трудно дышать. В кругу Альмы и Натаниэля супружество означало больше, нежели соединение двух людей, — это была система, экономическая и клановая стратегия. Невозможно было представить, чтобы Альма готовила свое замужество и при этом ничем себя не выдала; очевидное было у него под носом, но он, слепой и глухой, ничего не замечал. Теперь-то он мог связать концы с концами и объяснить себе несообразности в поведении Альмы последнего времени, ее вздорность, перепады настроения, увиливание от ответов, коварные уловки для отвлечения внимания, кувыркание в постели, чтобы заниматься сексом, не глядя в глаза. Лживость ее была столь абсолютна, сеть обманов столь запутанна и прочна, причиненное зло столь непоправимо, что оставалось лишь признать: он совершенно не знает Альму, эта женщина ему чужая. Той, которую он любил, никогда не существовало, он создал ее из мечтаний.

Не в силах выносить такое бессмысленное, сомнамбулическое состояние сына, Хейдеко Фукуда решила, что пора отвезти его в Японию, на поиски корней, а при небольшом везении — еще и невесты. Путешествие поможет стряхнуть придавившую сына тяжесть, причины которой не могли обнаружить ни она, ни Мегуми.