По возрасту Ичимеи был слишком молод для создания семьи, однако он обладал разумением старца; Хейдеко решила вмешаться как можно скорее и выбрать себе невестку раньше, чем ее сыном завладеет тлетворная американская привычка жениться из-за любовного миража. Мегуми была полностью погружена в учебу, но все-таки согласилась взять на себя надзор за двумя соотечественниками, нанятыми в питомник на время поездки. Девушка собиралась попросить у Бойда Андерсона в качестве последнего любовного подвига, чтобы он все бросил на Гавайях, перебрался в Мартинес и занялся цветоводством, но Хейдеко до сих пор отказывалась произносить имя упрямого возлюбленного дочери и называла его не иначе как охранником из концентрационного лагеря. Должно было пройти еще пять лет, должен был родиться ее первый внук, Чарльз Андерсон, сын Мегуми и Бойда, и только тогда Хейдеко впервые заговорит с этим белым дьяволом. Мать организовала путешествие, не спрашивая мнения Ичимеи. Объявила, что они должны исполнить непреложный долг и почтить предков Такао, как она обещала мужу перед смертью, чтобы он мог уйти спокойно. Сам Такао при жизни не смог этого сделать, и теперь долг паломничества возложен на них. Им нужно посетить сто храмов, чтобы в каждом из них совершить приношения и рассеять по ветру частицы пепла Такао. Ичимеи возражал, но только на словах, потому что в глубине души ему было все равно, где находиться — что здесь, что там; географическое положение не повлияет на процесс внутреннего очищения, который его сейчас занимал.

В Японии Хейдеко сообщила сыну, что ее первый долг — не перед покойным супругом, а перед престарелыми родителями, если они еще живы, и перед братьями и сестрами, которых она не видела с 1922 года. Сына с собой Хейдеко не пригласила, небрежно попрощалась, как будто выходила из дома за покупками, и даже не поинтересовалась, чем Ичимеи собирается заниматься в ее отсутствие. Сын передал матери все деньги, которые у них с собой были. Он посмотрел вслед ее поезду, оставил чемодан на вокзале и отправился в путь как был, взяв с собой лишь зубную щетку и клеенчатую сумку с пеплом отца. В карте нужды не было, потому что весь маршрут он запомнил наизусть. Первый день молодой человек прошагал на пустой желудок, к вечеру добрался до маленького синтоистского святилища и улегся под его стеной. Ичимеи уже начинал засыпать, когда к нему подошел нищенствующий монах и сказал, что в святилище всегда есть чай и рисовые лепешки для паломников. Так Ичимеи прожил четыре следующих месяца. Днем он шел, пока не валился с ног от усталости, ничего не ел, пока кто-нибудь ему не предлагал, спал там, где его заставала ночь. Ему ни разу не пришлось просить, ни разу не потребовались деньги. Он освободился от мыслей, получал удовольствие от пейзажей и от собственной усталости, а потребность двигаться вперед выпалывала дурные воспоминания об Альме. Когда Ичимеи завершил свою миссию и посетил сто храмов, клеенчатая сумка его была пуста и темные чувства, омрачавшие начало его пути, рассеялись.

2 августа 1994 года

Жить в неуверенности, без прочности, без планов и целей, отдаваться полету подобно птице на ветру — вот чему я научился во время паломничества. Тебя удивляет, что в шестьдесят два года я до сих пор способен ни с того ни с сего отправиться странствовать без маршрута и багажа, как мальчишка-автостопщик, что я исчезаю на неопределенное время, не звоню и не пишу, и что по возвращении не могу рассказать тебе, где я был. Альма, это никакая не тайна. Я иду, вот и все. Чтобы жить в дороге, мне нужно очень мало, почти ничего. Ах, свобода! Я ухожу, но всегда уношу тебя в своей памяти.

Ичи

ОСЕНЬ

Ленни Билл пришел к Альме в Ларк-Хаус через день после того, как она не явилась на свидание в парк, на их скамейку. Дверь открыла Ирина, перед началом своей смены помогавшая хозяйке одеться.

— Я тебя ждал, Альма. Ты опоздала, — сказал Ленни.

— Жизнь слишком коротка для пунктуальности, — ответила она со вздохом.

Вот уже несколько дней Ирина приходила пораньше, чтобы накормить ее завтраком, проследить за ее мытьем в душе и одеть, но ни хозяйка, ни помощница об этом не говорили, потому что иначе следовало бы признать, что Альма больше не может обходиться без помощи и должна перейти на второй уровень или вернуться к семье в Си-Клифф. Женщины предпочитали воспринимать эту внезапную слабость как временное неудобство. Сет предлагал Ирине бросить работу в Ларк-Хаус, отказаться от комнаты, которую он называл крысятником, и окончательно переехать к нему, однако девушка одной ногой оставалась в Беркли, чтобы не угодить в ловушку зависимости, пугавшую ее не меньше, нем Альму пугала мысль о втором уровне в Ларк-Хаус. Когда она попробовала объяснить это Сету, такое сравнение оскорбило парня.

Отсутствие Неко подействовало на Альму как инфаркт: у нее стала болеть грудь. Она то и дело принимала за своего кота то диванную подушку, то завернувшийся угол ковра, то небрежно повешенное пальто, то тень от дерева за окном. На протяжении восемнадцати лет Неко был ее компаньоном. Чтобы не разговаривать сама с собой, она разговаривала с ним, оставаясь в спокойной уверенности, что он ничего не ответит, но в своей кошачьей мудрости все понимает. Хозяйку и питомца роднило сходство темпераментов: оба были высокомерными ленивыми одиночками. Альма любила его не только за внешнюю непривлекательность, но и за изъяны, которые оставило время: залысины в шерстке, искривленный хвост, брюшко бонвивана. Ей не хватало кота в постели: трудно стало засыпать, не чувствуя тяжести Неко под боком или в ногах. Не считая Кирстен, этот кот был единственным существом, которое могло к ней приласкаться. Ирине тоже этого хотелось бы: сделать Альме массаж, помыть голову, подровнять ногти — в общем, найти способ стать ей ближе физически, но такой интимности эта женщина никому не позволяла. Для Ирины подобные прикосновения к другим старушкам из Ларк-Хаус были вполне естественны; постепенно она начинала хотеть такого контакта и с Сетом. Девушка попробовала заместить отсутствие Неко в постели Альмы теплой грелкой, но от этого нелепого средства боль утраты становилась только горше, и когда Ирина предложила хозяйке сходить в Общество защиты животных и раздобыть нового кота, Альма объяснила, что не может заводить животное, которое проживет дольше ее самой. Неко был ее последним котом.

В тот день София, собака Ленни, осталась ждать на пороге, как делала она, когда Неко