В Университетском квартале войска размещать не стали, не желая раздражать студентов, всегда поддерживавших выступления горожан. Но как только студенты увидели солдат на мостах и рынках, они спустились с холма Святой Женевьевы и присоединились к горожанам, собравшимся на площади Мобер.

Но не только студенты вышли на улицы протестовать против того, что они считали провокацией. Все население единодушно выступило против короля, осмелившегося нарушить одну из «привилегий», которыми парижане очень дорожили, а именно право выставлять собственную охрану, то есть не впускать в город наемников.

Не следует заблуждаться относительно слова «привилегия»: в XVI веке оно еще не имело того пассионарного оттенка, какой приобрело в эпоху Просвещения и в период революции 1789 года. Во времена Религиозных войн привилегия рассматривалась как «право», которое следовало защищать. Все города, все провинции, все общественные группы обладали особыми привилегиями, служившими своеобразными гарантиями против произвола центральной власти. Так, парижане получили право не размещать у себя на постой солдат, а также не платить талью и габель.

Увидев, что права их нарушены, они поднялись все как один, по обыкновению перегородили цепями улицы, а затем воздвигли баррикады из песка, опрокинутых телег, булыжников, старых ворот и, разумеется, из бочек. Это средство оказалось чрезвычайно эффективным, оно позволило не только избежать грабежей со стороны мародеров, но и блокировать солдат, оказавшихся в изоляции, а по сути пленниками мятежников.

В полдень 12 мая стало ясно, что король проиграл партию, а войска, утратив свободу маневра, были не в состоянии исполнить свою роль. На следующее утро парижане начали наступление на швейцарцев. Швейцарцы, не подготовленные к уличным боям, побросали оружие и стали молить о пощаде: «Добрая Франция, пощади нас!» Мольбы оказались тщетными: парижане не простили солдатам их грубого обращения с гражданским населением.

Обеспокоенный король обратился за советом к королеве-матери, и та убедила его, что только герцог Гиз может восстановить порядок. Герцог принял Екатерину Медичи и государственного секретаря Бельевра, вел он себя высокомерно, в частности заявил, что не является ни полковником, ни капитаном парижского ополчения. Но события принимали все более серьезный оборот, и монарх послал для переговоров в особняк Гизов маршала Бирона.

Ветеран многих войн сумел найти слова, дошедшие до сердца герцога де Гиза, всегда с почтением относившегося к солдатам. Около четырех часов пополудни Меченый в белом колете вышел из особняка в сопровождении многочисленной свиты и сел на коня. Прибыв на Новый рынок, он стал просить народ выдать ему швейцарцев, намереваясь затем освободить их. Горожане согласились исполнить его просьбу, и солдат отослали в Лувр. В своем дневнике Летуаль пишет, с какой легкостью Гизу удалось вырвать солдат из рук толпы. Харизматическая власть лотарингца над парижским людом была абсолютной. Герцог урезонил своих сторонников и одним своим видом внушил всем бодрость. Даже роялист Паскье утверждал, что благодаря Гизу он почувствовал себя в безопасности.

13 мая, в пятницу, после полудня король, осознав свое поражение, покинул Лувр через последние не взятые парижанами под контроль ворота. В сопровождении придворных и четырех тысяч швейцарцев король отправился в Рамбуйе, где остановился у своего друга д'Анжена.

Король вовремя выехал из столицы. Когда королевский кортеж покидал город, двенадцать сотен человек под предводительством Бурсье, капитана улицы Сен-Дени, двинулись на Лувр с криками: «Идем в Лувр, отыщем там нашего сира Генриха!» Ратуша и Арсенал оказались в руках заговорщиков, Бастилия сдалась, и герцог де Гиз назначил ее комендантом лигиста Жана Леклерка, прокурора парламента. В Университетском квартале против Генриха III выступили четыре сотни монахов и семь сотен студентов; возглавил их Бриссак, знатный сеньор из Анжу и пламенный сторонник Гизов.

В воскресенье, 15 мая, был арестован купеческий прево (говоря современным языком, мэр Парижа). Герцог приказал избрать новый муниципалитет. Новым купеческим прево стал Лашапель-Марто, советник Счетной палаты. Богатый нотабль, успешно делавший карьеру, он слыл человеком умным, энергичным и не слишком щепетильным. Его считали прямым ставленником Гиза. Все четыре вновь назначенных эшевена были избраны из среды крупных столичных негоциантов.

Новый муниципалитет сделал символический жест: упразднил должность «королевского прокурора», поставив на его место «прокурора городского». Лигисты дали понять, что они не намерены мириться с вмешательством монарха во что бы то ни было, заявив, что «все городские сословия согласны с этим народным решением». В органах квартального управления чистка была более поверхностной. В планы мятежников входило восстановление муниципальных свобод в прежних формах, а значит, проведение традиционных выборов, и лигисты, опасаясь утратить доверие масс, не могли навязывать жителям кандидатуры из своей партии. Поэтому они с энтузиазмом принялись ликвидировать результаты непопулярного решения Генриха III, в 1585 году приказавшего выбирать судей из числа магистратов, в ущерб адвокатам и негоциантам. Король полагал, что чиновники, то есть государственные служащие, будут более гибкими и ему будет легче найти с ними общий язык.

В этой ситуации победа, одержанная на баррикадах, стала своеобразным сигналом к восстановлению традиций и городских вольностей, шедших вразрез с опасными новшествами суверена. Процент судейской мелкоты (basoche), врачей, купцов и ремесленников, избранных в органы власти, увеличился в ущерб числу магистратов из королевских судов. Впрочем, если не принимать во внимание Университетский квартал и Марэ-дю-Тампль, где людей, назначенных королем, лигисты сменили на своих людей, в целом парижане выбирали «наиболее здравых граждан», а именно нотаблей, далеко не все из которых были членами Лиги. Более того, герцог Гиз желал умерить пыл своих сторонников. Он резко отрицательно отозвался о применении силы, вселив тем самым бодрость духа в нотаблей-роялистов.

Заботясь о подвозе продуктов в Париж, герцог приказал занять ближайшие к столице города, где были самые крупные рынки: Ланьи, Мелен, Шато-Тьери, Этамп, Корбей. Став хозяином города и части государственной казны, имея под рукой двух самых богатых людей Парижа, финансистов Замета и Гонди, обычно ссужавших в долг королю, герцог стал править, присвоив себе королевские прерогативы. Теперь он смотрел на испанцев свысока: он больше не нуждался в их субсидиях. Посол Мендоса сообщил Филиппу II, что у него уже нет рычагов воздействия на герцога. Для короля Испании это был полный провал: герцог Лиз более от него не зависел, а Непобедимая армада, созданная для завоевания Англии и свержения Елизаветы, в августе 1588 года потерпела сокрушительное поражение.

Королева Екатерина Медичи принялась искать пути примирения своего сына Генриха III с герцогом Гизом и преуспела в этом. В начале августа король устроил герцогу пышный прием и даже пошутил — в своей обычной манере, — предложив ему «выпить за тех, кто построил баррикады». Он выразил благодарность архиепископу Лионскому, примасу Галлии и главному советнику герцога Гиза, и Лашатру, губернатору Берри, за то, что они помогли ему избавиться от опеки д'Эпернона, и заявил, что отныне хотел бы править вместе со своими «друзьями Гизами». Однако те, кто хорошо знал Генриха III, понимали, что не следует безоглядно верить произошедшим в короле переменам, ибо они продиктованы прежде всего стремлением отвоевать утраченный плацдарм и властные структуры.