Из нашего повествования нетрудно понять, что Генрих III был крайне непопулярен в народе, а пропаганда, проводимая его недругами, и вовсе сделала из него главного виновника дестабилизации общества, поэтому его смерть от руки фанатика-монаха даже не вызывает удивления. Историки XIX века часто повторяли критику, звучавшую в его адрес при его жизни, но современное поколение историков намерено реабилитировать этого короля, ибо и цели его, и итоги его правления имеют больше положительных, чем отрицательных сторон. Ненависть, питаемая к нему парижскими лигистами, их постоянные выпады в его адрес могут только удивлять, так как на протяжении всей своей жизни Генрих был католиком, причем истовым.

Разумеется, в период его правления существовали острые экономические проблемы. Неурожаи и войны породили кризисы и голод 1573—1574 и 1586— 1587 годов. В период с 1580 по 1587 год производительность сельского хозяйства в Босе снизилась на 24%, и, как следствие, на рынке сразу возник дефицит зерна. Подорожание зерна сильно ударило по карману потребителей, особенно горожан.

Обесценивание серебряной монеты усугубило тяжелое положение в государстве. Традиционно устойчивое соотношение золота и серебра было поколеблено. Генеральные штаты 1576 года предложили план оздоровления финансов, Генрих III с ним согласился и стал проводить его в жизнь. Эдикт, подписанный в сентябре 1577 года, отменил условную стоимость денежной единицы, зафиксировав примерную, но постоянную стоимость главной монеты, имеющей всеобщее хождение, а именно экю. Однако возобновление смуты помешало согласовать коммерческий курс с курсом легальным: монеты продавались дороже их номинала, а стоимость экю в некоторых сделках возрастала до восьми ливров.

Неблагоприятная обстановка в сфере финансов была не единственным поводом для недовольства; традиционно вызывала протесты налоговая система. В те времена еще бытовало мнение, что король проживает в своем домене как частное лицо, а потому любой налог рассматривался как чрезвычайное требование. Действуя по возможности мягко, Генрих III попытался в рамках Генеральных штатов 1576 и 1588 годов начать диалог с нотаблями, представлявшими население Франции, но ему ни разу не удалось убедить их проголосовать за субсидии, необходимые государству для осуществления политики, направленной на благо самих французов. Подобное отношение депутатов отражало общественное мнение. Среди парижан была, например, популярна песенка из пятнадцати куплетов, едко высмеивавшая окружение короля:

Народ был уверен, что король и его друзья без счета тратят деньги на развлечения, а итальянцы из окружения Екатерины Медичи изыскивают новые способы заставить налогоплательщиков платить еще больше.

Термин «миньон» обозначал молодого дворянина, ровесника короля, обычно выходца из небогатой дворянской семьи, которого Генрих, взойдя на престол, приблизил к себе. В подобном выдвижении фаворитов не было ничего нового и оригинального: так поступали и Франциск I, и Генрих II. Разница заключалась в том, что с приходом к власти Генриха III в столицу начался наплыв напористых, бесшабашных юнцов, острословов и больших любителей женского пола, которые с нескрываемым удовольствием совершали дерзкие выходки против дворян старшего поколения и знатных вельмож.

А так как именно знать и старшее поколение дворян трудились во славу и ради величия королевства, общественное мнение было шокировано поведением новых друзей короля, пользовавшихся по причине своего особого статуса полнейшей безнаказанностью. Выставляя напоказ свой расточительный и аморальный образ жизни, «миньоны» принимали участие в формировании образа монархии, далекого от привычного и традиционного. На протяжении многих веков образ этот был подлинной иконой, в центре которой помещался король—отец народа и защитник слабых. Теперь монарх был окружен сворой корыстолюбцев, уверенных в своей вседозволенности и безнаказанности. В подобном окружении в литературе обычно изображали античных тиранов, и эти образы тиранов прочно запечатлелись в умах.

Слово «миньон» появилось в июле 1576 года, оно вылетело в пылу полемики из-под пера памфлетиста-протестанта, обеспокоенного отношением Генриха III к его единоверцам. Протестанты говорили о «постельных миньонах», подразумевая совершенно особые отношения между королем и его друзьями. Подобные намеки были адресованы королю Франции впервые, но в народе тотчас зародились сомнения, может ли такой монарх считаться образцом нравственности.

В глазах общественного мнения XVI века образ двора Генриха III был запятнан ужасным подозрением и омрачен царившим там культом насилия. Многие юные задиристые сеньоры из свиты монарха погибали на дуэлях, которых они сами постоянно искали. Задирая дворян, принадлежавших к свите герцога Анжуйского и Низов, они знали, что доставляют удовольствие королю, поэтому они постоянно искали причины для ссор со своими противниками. Генрих III, искренне горевавший о погибших друзьях, устраивал им пышные похороны, добавляя таким образом поводов для насмешек.

Летуаль, неподкупный рупор возмущенного населения, сообщает, что после знаменитой дуэли между роялистами и гизарами король каждый день навещал умирающего Кейлюса и обещал хирургам, лечившим раненого, сто тысяч турских ливров, если те сумеют его спасти. Легко представить себе, какое впечатление произвело подобное обещание на налогоплательщиков и их представителей в Генеральных и провинциальных штатах.

Чрезмерные траты были не единственной причиной недовольства народа, личная жизнь монарха также подвергалась критике. Так, когда Генрих III после смерти Кейлюса и Можирона велел отрезать у каждого по пряди белокурых волос, дабы сохранить их на память, а затем снял с покойников серьги, которые сам некогда им подарил, Летуаль, как и положено доброму парижскому буржуа, сделал вывод: «Такие поступки несовместимы с королевским величием (…), именно из-за них сей принц мало-помалу стал вызывать одно лишь презрение».

Непопулярности Генриха III способствовало его необычное поведение, склонность к новым экстравагантным нарядам, драгоценностям и кричащему макияжу, любовь к маленьким собачкам и попугаям. Говорили, что во время устраиваемых им пышных празднеств гости, не стесняясь, предавались разврату.

В то же время король был очень набожным человеком. Облачившись в джутовый мешок с прорезями для головы и рук, он принимал участие в процессиях кающихся, мог удалиться на несколько недель в монастырь и там предаваться молитвам. Такая средиземноморская форма набожности шокировала не привыкших к ней парижан (что подтверждается неприязненным отношением к ней Летуаля). Даже папа Сикст Пятый написал Генриху III, что Господь не требует столько рвения от короля Франции.

Народ не понимал своего короля, ударявшегося то в мистицизм, то в безудержный разгул, и дворяне, чувствовавшие себя обделенными, разделяли чувства народа. С точки зрения дворянства король должен был быть прежде всего полководцем. А Генрих III был интеллектуалом, мистиком, но никак не военачальником, способным привести солдат к победе. Генриху III вменяли в вину и поражение его брата в войне против испанцев в Нидерландах, и поражение французского военного флота в Атлантике, где он пытался оказать поддержку португальцам, не желавшим видеть у себя на троне Филиппа II.