Исполняя их желания, я получала не меньшее удовольствие, чем они — выбирая обновки. Джон, конечно же, хотел побаловать девочек, и было так здорово воспользоваться этой возможностью: они были такие невинные, такие добрые, неиспорченные и так искренне радовались всему, к чему мы уже успели привыкнуть.

Довольно скоро, однако, их покупательские фантазии иссякли. Да и Джулиан устал и начал капризничать, так что мы отвели его в детский отдел, где, не без помощи верных друзей, то есть нас троих, он примерил джинсы и водолазку — и то и другое черного цвета. Продавщица, девочки, я и даже другие покупатели в отделе покатывались со смеху, глядя, как он позирует и пританцовывает: перед нами стоял маленький битл, точь — в-точь его отец. Не хватало только миниатюрной гитары.

К вечеру мы вернулись домой с полным багажником одежды, которую девочки себе выбрали. На следующий день им предстояло самое главное — впервые увидеть своего брата на сцене. У «Битлз» было намечено выступление в лондонском концертном зале Astoria, рядом с Финсбери — парком, и Джон распорядился, чтобы с ними обращались как с особо важными персонами. Вместе с Джоном мы приехали на нашем «роллс — ройсе». Первое, что их поразило до глубины души, была огромная толпа орущих, падающих в обморок девиц и плотные ряды мокрых от пота полицейских, которые пытались сдержать их натиск. Мы — то привыкли и считали все это почти нормой, но Джулия и Джекки, ничего подобного в жизни не видевшие, были страшно напуганы, особенно когда надо было выбраться из машины и бежать к входной двери. В гримерке девочки встретили других битлов и Мика Джаггера, который заехал посмотреть концерт. Через некоторое время все уже мирно пили кока — колу, не обращая никакого внимания на беснующиеся толпы за пределами комнаты.

Джон достал нам билеты в первом ряду. Несколько ближних к сцене рядов были оцеплены полицейским кордоном, чтобы толпа не могла ринуться на сцену. Но даже оттуда мы с трудом слышали музыку, такой крик стоял в зале. А когда фанаты начали напирать и пробираться к сцене, мы боялись, что нас просто раздавят. Один из распорядителей поспешно поволок нас за сцену. Так что оставшуюся часть представления мы наблюдали из — за кулис. После концерта мы поехали домой в Уэйбридж, а Джон остался на фуршет. Девочкам, решил их строгий и заботливый старший брат, там делать нечего.

Пару дней спустя Джулия и Джекки уехали к себе в Ливерпуль. Мне было скучно без них: моя новая роль — старшей сестры — мне очень понравилась. Мы договорились, что они обязательно приедут к нам снова. Когда через несколько месяцев они вновь гостили в Кенвуде, мы с Джоном привезли их на студию Abbey Road. Они присутствовали при записи Day Tripper и познакомились с Джорджем Мартином. Жаль, что мы не могли принимать их почаще. Джон то был в отъезде, то приходил в себя после гастролей, поэтому трудно было найти подходящее время. Так уж вышло, что тогда они были у нас в последний раз, и после этого мы практически не общались. Джулия поступила в колледж и стала изучать французский, Джекки начала учиться на парикмахера, когда их отец, Бобби Дайкин, погиб под колесами автомобиля — точно так же, как несколькими годами раньше погибла их мать. Джону, который, как никто другой, мог бы разделить с ними эту боль, никто ничего не сообщил. Мы узнали обо всем много позже. Опекунство было оформлено на тетушку Хэрри.

Когда Джон узнал о случившемся, он был очень огорчен тем, что девочки остались круглыми сиротами, и предложил Хэрри и Норману купить им дом, который потом отойдет по наследству Джулии и Джекки. Они с радостью согласились и занялись поисками подходящего места.

Джон хотел, чтобы дом наследовали его сестры, чтобы он стал их родовым гнездом на будущие времена, но, к сожалению, в вопросах собственности и финансов он разбирался очень плохо. Дом был куплен, Хэрри с Норманом туда переехали, однако вместо того чтобы записать дом на них или на девочек, Джон, по совету своего финансиста, зарегистрировал его на свое имя. После гибели Джона это создало массу проблем для его родственников. То же самое касалось и остальной недвижимости. По закону дом моей мамы в Эшере и бунгало Мими в Пуле являлись частью состояния Джона. Все, включая Мими, с удивлением узнали об этом уже после его смерти.

То, что Джон всегда любил своих родных, хоть и отдалился от них с годами, сомнению не подлежит. Он обожал сестер, в его сердце всегда было место и для Мими. Он приезжал к ней с Йоко, и я тоже навещала Мими уже после нашего развода. Перед отъездом в Штаты Джон навестил в Ливерпуле Хэрри и остальных. Однако потом он долго почти не общался с ними. Лишь за несколько месяцев до его смерти они с Джулией стали регулярно разговаривать по телефону. Я тоже всегда была привязана к сестрам Джона. Мы до сих пор близкие подруги, особенно с Джулией. Мы поддерживали связь и встречались в течение многих лет, и я очень рада, что смогла рассказать ей, как Джон любил ее и Джекки и как он хотел, чтобы дом, купленный для Хэрри, в конце концов достался им.

До самой своей смерти в 1976 году моим близким другом была также и тетушка Матер. Уже когда мы с Джоном жили в Уэйбридже, я иногда садилась в эдинбургский поезд и навещала ее. Тот уикснд, который мы с Джоном провели у них дома, добравшись туда на перекладных, сделал нас близкими и родными людьми. Когда Лондон мне надоедал или когда Джон был на очередных гастролях, дом Матер становился для меня добрым, мирным пристанищем. Она была невероятно теплой и гостеприимной женщиной, и мы засиживались допоздна за стаканчиком виски ее мужа Берта, болтая обо всем на свете. Она не была такой резкой, как Мими, и относилась ко мне как к дочери: приносила мне в постель завтрак и всячески меня баловала.

Единственный из близких родственников, с кем Джон общался без малейшего удовольствия, был его родной отец Альф. Из газет мы узнали, что он работает мойщиком посуды в отеле «Грейхаунд», на южной окраине Лондона. Он не интересовался поп — музыкой и, похоже, не знал, что его сын знаменит, пока его коллега не показал ему фотографию Джона в газете и не спросил, является ли он его родственником.

Когда Альф понял, что его сын, от которого он ушел двадцать лет назад, теперь стал миллионером, он тут же захотел возобновить с ним отношения. Однажды, когда Джона дома не было, он появился в Кенвуде. Я открыла дверь и увидела перед собой маленького человечка, с редкими седыми волосами и зарождающейся лысиной на макушке. Выглядел он неряшливым оборванцем, но лицом пугающе походил на Джона.

Как только я преодолела шок от его неожиданного появления, я пригласила его зайти в дом и предложила чаю и бутерброды с сыром, а также представила ему его внука. Альф сказал, что очень хочет повидаться с Джоном, и я предложила ему подождать: Джон должен был вернуться через час — другой. Меня, конечно, беспокоила возможная реакция Джона, когда он приедет домой, но я также понимала, что не могу просто так захлопнуть дверь перед носом его родного отца. К тому же мне и самой было интересно, что это за человек, способный бросить маленького сына.

Мы с Альфом еще какое — то время пытались поддерживать довольно неуклюжую светскую беседу, пока он вдруг не заметил, что его волосы в полном беспорядке и что ему надо бы постричься. Может быть, он сказал это, видя, насколько его затрапезный облик контрастирует с обстановкой дома, не знаю. Однако я всегда любила стричь (пока мы с мамой жили вдвоем, я регулярно делала ей прически), поэтому у меня руки зачесались от желания взять ножницы и подровнять его шевелюру. Он с удовольствием согласился расстаться со своими длинными патлами, и я сделала все, чтобы придать ему более презентабельный вид. Два часа спустя Джона все еще не было, и Альф решил, что, пожалуй, пойдет.