В эту тихую летнюю ночь Луке исполнилось двадцать лет. Он сидел в кресле под цветущим вишневым деревом и смотрел с высоты на мирно протекающий внизу разлив огромной реки, на дрожащие столбы множества огней на воде, на которых держались скользившие мимо катера и яхты, на мрачную стену теряющегося вдали леса. Было тихо, спокойно и очень красиво. И пахло цветущей вишней. Ничто, кажется, не омрачало мгновения, все казалось мирным и прекрасным. Он смотрел на себя со стороны: вот ведь удачливая личность, сумевшая за несколько недель вознестись из мрачного дна пыльных улиц и деревенских площадей до Олимпа, где живут современные боги. И что же? Где довольная сытость? Где спокойствие пресыщенности? Ничего, кроме грызущей тревоги и беспокойства.

Открылась дверь и ярким прямоугольником легла ничком среди цветочных клумб высотного сада. Два темных силуэта проследовали оттуда к Луке, машинально кивнувшему в сторону соседних кресел. Лайма и Лок сели рядом. Все молчали. Луке не хотелось вспоминать их сегодняшнюю встречу в Иллюзионе. Происходившее там и разочаровало, и озлобило, но и принесло такую массу впечатлений, что он еще не разобрался, чего сейчас больше в нем преобладало: неприятия, как это и должно быть, или же опустошенной душевной сытости. Однако до сих пор было непонятно, почему этому извращенному мероприятию придавали здесь такое значение. Наверное, надо было пожить здесь несколько десятилетий, может, больше, учитывая обычное здесь бессмертие, пожить, привыкнуть ко всему, наполниться скукой, нестерпимым зудом скуки, чтобы с тайным наслаждением предаваться разгулу болезненного садизма.

Самое странное, что теперь, когда память о сегодняшнем Иллюзионе сохранила лишь сухие факты, а все самые ужасные эмоциональные подробности были извлечены из сознания, уничтожены вмешательством мнемотехнических процедур, он ощущал в себе какую-то искусственную, но полную гармонию, а также спокойствие и просто желание жить. Жить так же полноценно, как и недавно в Иллюзионе. Лука понимал теперь, почему Матиас так рьяно выступал за Иллюзион: для местных небожителей проблема скуки решалась столь кардинально лишь подобным способом.

Если только за всем этим не стояло еще что-то. Ведь, несмотря на безобразные сцены, свидетелями и участниками которых были все присутствующие сегодня, Лука не мог не признать, что ощущения его в тот момент были замешены на непонятном, полном и каком-то чудовищном наслаждении. Матиас правильно говорил, что в Иллюзионе пробуждается что-то, записанное в генной памяти где-то очень глубоко внутри каждого человека.

– Все-таки такой мир следовало бы уничтожить. Большей мерзости я и представить себе не могла. На что у нас, на Земле, всего хватает, но чтобы матери добровольно соглашались отдавать своих детей!..

– Ты забываешь, что оригиналы живы, – спокойно заметил Лок. – На арене были копии.

– Но матери были настоящие? – возразила Лайма.

– Тебе же объяснили, что после всего этого… представления у этих матерей изъяли из памяти все тревожащие воспоминания. У них не осталось никаких отрицательных эмоций. Все только хорошее. Сама, наверное, ощущаешь… Вслушайся в себя, разве тебе не хочется повторить сегодняшнюю… мерзость, как ты говоришь?

Они снова помолчали, а потом Лайма неуверенно сказала:

– Возможно, ты прав. Но тем более я бы не хотела здесь задерживаться. Вспомни, Лок, сколько мы сегодня с тобой убили?

– Ну, эти детишки сами нападали. Вначале мы просто защищались.

– Вначале. А потом?

– Потом… Потом мы уже пошли вразнос. Знаешь, – сказал Лок, помолчав, – а я помню, что, убивая, я ощущал все то, что чувствовали зрители… некоторые из них… И это было мне приятно… что они тоже… хоть некоторые из них страдали.

– Нет, – резко вмешался Лука, – этот мир точно сгнил, раз ему нужны такие вещи для взбадривания. И вот что я думаю: если целью нашего путешествия был этот город, то стоило ли вообще затевать дело? Я думаю, что следует все же найти Хозяина, кто бы он ни был. А то с этой мозговой стимуляцией мы здесь так же сгнием, как и все.

– А все же что-то во всем этом есть, – задумчиво заметил Лок. – Вот я сейчас вспомнил… пожалуй, я бы не прочь повторить этот Иллюзион. Эти садо-мазохистские штучки, оказывается, довольно занятные.

– Странно, как ты здесь заговорил, – сказал Лука, – садо-мазохистские… Раньше такой лексики ты не употреблял.

– Да и ты, Лука, тоже, кажется, по-другому заговорил, – вмешалась Лайма. – Это все катер. Его корабельный мозг не только покопался у нас в головах, но, наверное, кое-что добавил. Или прояснил. А иначе каким образом мы сразу вдруг так изменились?

Лука вздохнул, усмехнулся, сложил руки на груди и, глядя на звезды, которые вспыхивали и бледнели, словно их раздували гигантские меха, сказал:

– Чего откладывать. Надо попытаться найти Хозяина уже сейчас. Мне тут в голову пришла мысль, что один из здешних, Матиас, вполне может оказаться Хозяином. То-то он сегодня пытался убедить меня, что Хозяином может стать самый незаметный горожанин. А мне кажется, что он-то как раз и может быть этим горожанином. Слишком уж этот Матиас рекламирует Иллюзион. Давайте-ка тряхнем его. В крайнем случае он расскажет, где находится обитель Хозяина. Мне почему-то кажется, что он знает больше, чем говорит. А то, гляди, еще немного – и впрямь придется остаться здесь, станем частью Иллюзиона, будем забавлять других, сами забавляться… А если Матиас ничего не прояснит, есть у меня мысль, что надо изучить машинный зал. Для чего-то он существует? Не только же ради этого пресловутого Иллюзиона.

Они молчали, обдумывая его предложение. Сильный и чистый порыв ветра с шумом прошелся по кроне цветущей вишни, а на небе продолжала мчаться сквозь редкие облака полированная круглая луна.

Был уже поздний вечер. Улицы полны огней, гуляют люди. В воздухе проносились машины, отчетливо чернеющие на червонной полосе зари. Лука с размаху раздавил комара на щеке и с отвращением стер липкую кровь. Близкое присутствие огромной реки за ближайшими домами томило его, словно это огромное, стеклянно-блестевшее, лунной перепонкой стянутое пространство, которое должно было находиться совсем рядом, своей иллюзорностью было сродни и ему самому, его роли во всей этой круговерти событий, таких же в общем-то иллюзорных, как и бездна неба над головой, необозримое пространство лесов, моря и реки, а также всего, казалось, огромного города, заполненного людьми, барами и машинами.

Найти жилище Матиаса оказалось на удивление просто. В последний момент, когда они уходили из квартиры, чтобы начать розыски Матиаса, Луке пришло в голову попросить своего невидимого информатора помочь им в поисках. Немедленно на одной из стен проявилось изображение района, карта-схема приблизила нужный дом, а затем пунктиром был прорисован путь. Матиас жил в десяти минутах ходьбы на морском побережье.

Добрались они быстро. Это был двухэтажный особняк, окна которого, хоть и закрытые шторами, но ярко освещенные, смотрели на темное, мерно вздыхающее море. Двери были заперты, и когда они сделали попытку проникнуть внутрь, доброжелательный голос Матиаса сообщил, что хозяин отсутствует и приносит свои извинения. Однако из-за двери доносилась музыка и, кажется, слышались голоса. Лайма, переглянувшись с Локом, мигом взобралась на балкончик второго этажа и сделала им знак подниматься.