— Прости, — только выдавила она, вцепившись в его лапищу. — Я ведь ходила уже одна, ничего не было... Да и сама виновата.

Таша не знала, куда себя деть. С одной стороны, на неё до сих пор наплывало это состояние ужаса, с другой — маячило лицо учителя, а ещё был Дикий, который держал за руку и куда-то тащил. Потерявшись в пространстве, она хваталась за него, как за спасительную соломинку. Как будто кроме тёплой ладони в мире сейчас ничего не существовало.

— Сама виновата?! — рыкнул Дикий. — Это ты от нашего государства нахваталась? Таша, это такой бред, — кажется, у него накипело. — Уважающий себя мужик сам отвечает за свой хуй, а приняли этот ебаный закон, чтобы покрывать трусов и собственный беспредел, — он замедлил шаг и посмотрел на неё. Как ещё объяснить, что она слишком хрупкая, светлая, чистая, и только последний еблан посмеет к ней так притронуться? — Не думай даже в это верить, слышишь?

— Ага... — пробормотала Ташка, отводя взгляд в сторону. Она не понимала, просто в голове не укладывалось. И вряд ли в этом её убедило именно государство, скорее, обстоятельства. Конечно, девушка имеет право отбиваться при нападении, но, главное, не перегнуть палку, потому что самооборона не должна привести к смерти. Как это случилось с ней. Да и не отбивалась она тогда, просто сдали нервы, а боль заслонила здравый смысл.

— Но ведь всё обошлось, да? — Она улыбнулась. — Так что это неважно.

— Угу, — угрюмо согласился Дикий и, словно ещё волнуясь, на секунду крепче сжал её пальцы. — Обошлось. А лекций о том, что нужно быть осмотрительной, тебе, наверное, и от бабушки хватает, — догадался он.

— Она меня почти не трогает, — развеяла его подозрения Таша. — Знает, что я сама всё понимаю, да и вообще думает, что я совершенно в другом месте. В этот район меня бы в жизни не пустила добровольно. Врать тяжело, конечно, но привыкаешь со временем.

Уняв наконец бешено колотящееся сердце, девушка высвободила руку, но только для того, чтобы достать со дна рюкзака сигареты. Она испытывала огромную дозу неловкости и стеснения от этого жеста Дикого — осознала только сейчас. Поэтому взялась за лямку, а в другой руке держала сигарету. Как бы и не прикопаться, но сожаление навалилось тут же. Без его прикосновения, где-то на подсознательном уровне, было не так спокойно.

Дикий достал свою новую электронную зажигалку и поделился огнём с Ташей. Закурил следом — так и ему было проще тушить опасное для врагов, но ненужное сейчас бешенство.

— Как учёба? — сменил тему он. — Знаешь, если общение с нами тебе мешает... Я не считаю, что это самое главное. У тебя свои приоритеты, наверное. Ты говори, если вдруг. Если неудобно будет. Если врать противно. Ещё чего...

Ему до сих пор казалось, что она какая-то неправильная — в хорошем смысле — по сравнению с ними со всеми: наркоманами, преступниками. В какой-то степени боялся, что компания её испортит, но время шло, а она оставалась собой. Может, чуть более раскрепощённой, уже не так жалась по углам, как в первый раз, но в своём характере не менялась ничуть. «Это только кажется, что она маленькая», — понимал Дикий. Но ничего поделать с собой не мог. О Таше всё ещё хотелось заботиться.

— Нормально, — пожала плечами девушка, — усваивается. Иногда с математикой плохо, но, вроде, вывожу. Справлюсь — куда денусь? И нет, не мешает. Как, интересно, это вообще может помешать?

Таша сейчас судорожно вспоминала, знает ли вообще Дикий о её положении. Алиса — знала, Лёха — знал, он тоже ведь, наверняка, должен. Таша точно помнила, что сама не рассказывала, а остатки компании впечатления болтливых не производили. Она не стеснялась этого. Мысль если не «он заслужил», то хотя бы «ты защищалась» Алиса в светлую головушку вбить смогла. Просто защита зашла несколько дальше, вот и всё.

Дикий и сам не понимал, как они ей могут помешать. Сказал какую-то глупость, ей-богу.

— Если что, проси Лёху, он в математике шарит, — предложил он, старательно уходя от вопроса.

Таша вздохнула, прикрыв глаза.

— Не хочу тащить к вам учёбу, — сказала девушка, затягиваясь. — У меня дома только она и рисунки, другого ничего не вижу. Не тошнит, конечно, но с вами разнообразие. С вами интересно. Даже если иногда бывают истории, которые вам — смешные, мне — страшные.

Иногда ей и впрямь хотелось на стенку лезть от скуки, особенно если вдохновение покидало и совершенно отказывалось возвращаться по несколько дней. В такое время Таша сидела за графическим столом, без мысли выводила какие-то линии, стирала, меняла цвета, но в итоге ничего не получалось. 

— А одноклассники? Не общаетесь, не гуляете даже? Не всё же время сидеть дома... — заметил он. — Так совсем крыша поедет.

— У меня... нет одноклассников, — закусив губу, решилась Таша. — Я не хожу в школу уже почти полтора года. Мне нельзя. Учусь дома. Ты не знаешь?

Можно было соврать, но почему-то не хотелось. Ноги резко снова стали ватными от навалившегося волнения. Она была уверена, что Дикий сейчас не бросится на неё с обвинениями, но замялась. Никто Ташку за язык не тянул, но всё равно сорвалось:

— Я условно осуждена по четыреста пятьдесят седьмой. Часть вторая.

То, что пункт пятый, — неважно. Они там все под одну гребёнку и различаются слабо. Ещё один момент, который Таша хотела бы забыть, но не могла. Дословно знала все три абзаца статьи.

Дикий об этом не знал. Понимал, что Ташу, наверное, не просто так притащили, да и в том сомневался, но теперь всё встало на свои места. Он даже почти догадался, при каких обстоятельствах она могла кого-то убить по неосторожности. А поэтому не стал спрашивать. Да и боялся услышать — услышать и понять, что набить кому-то рожу теперь уже не получится.

— Херово, что тебя поймали, — посочувствовал он, дольше обычного выдыхая дым. К бешенству примешалась боль. — Блять, и как им совести хватило. Хуй со взрослыми, но несовершеннолетнего в четырёх стенах запирать... Я бы тогда, наверное, всю квартиру от скуки разъебал. А ты ничего, держишься.

— Я могу свободно передвигаться по городу, — возразила Таша. — Разве что работать с людьми не смогу, детей не будет, замуж не выйду... Не важно. Жизнь как жизнь. Я с людьми никогда работать и не хотела. Я художник, — неловко улыбнулась она, — и, вроде, даже не от слова «худо».

Иногда Таша бралась представлять, какой бы случилась жизнь, если бы у учителя не было глазного импланта. Обычной? Может, тогда бы даже был шанс забыть, вернуться в русло общения со сверстниками и стать человеком? Ответ каждый раз терялся. И не потому, что у девушки были проблемы с фантазией — просто каждый раз было неприятно и мерзко до тянущей в груди боли понимать, что именно она перечеркнула своим поступком. Таша ненавидела себя ещё сильнее.

— Мне кажется, это тебе важно, — Дикий даже сам удивился, как его укололи Ташины слова в этот момент. — Не в смысле — нужно, а в смысле — тебя это тревожит. То, что ты не такая, как все. Хотя это не обязательно хуже, почему-то оно всегда так кажется. — И добавил осторожно, потому что изящнее бы не сумел: — Как по мне, ты куда лучше многих, никого по неосторожности не убивавших.