– Ты рад, что вернулся домой, Дейв? – спросила она, нервно помешивая ложкой молоко с отрубями.

– А? – Капля расплавленного сыра шлепнулась на его тарелку. Бет опустила ложку на стол так бережно, словно укладывала спать младенца, но та все же громко звякнула о стеклянную столешницу.

– Тебе вообще хорошо здесь? – продолжала она, сжимая в кулаки лежавшие на столе руки.

– О чем ты? Хорошо, конечно. Ну, то есть сейчас я, конечно, предпочел бы оказаться в «Макдоналдсе», но думаю, что моим артериям нужен перерыв, – пошутил он, бросая недоеденный сэндвич на тарелку.

Бет не засмеялась.

– Я серьезно, Дейв. Тебе хорошо здесь? Ты рад, что ты снова дома? – дрожащим голосом требовала она ответа, но ее светло-голубые глаза оставались спокойными и сухими.

– Конечно, – ответил Дейв, наклоняя голову к плечу. Он всегда считал, что провести Бет будет несложно; раньше она никогда не интересовалась его чувствами. – А что такое, детка? Тебя что-то тревожит?

Отодвинув тарелку с хлопьями, Бет откинулась на спинку стула, отчего мелкие светлые кудряшки запрыгали вокруг ее лица. Она все-таки очень красива.

– Ты, Дейв. Ты меня тревожишь, – ответила жена, глубоко вздохнула и принялась тереть руками глаза, словно позабыв о сложном макияже, который она накладывала все утро. – Не знаю, замечаешь ли ты это сам, но ты стал другим.

Она смотрела на него большими, круглыми, жалобными глазами, отчего Дейв сразу и разозлился, и почувствовал себя виноватым, не зная, которой из эмоций отдать предпочтение. Победил все-таки гнев.

– Конечно, я стал другим, Бет, – бросил он. – Не забывай, я без малого два года провел не просто вдали от дома, но в таком месте, где почти нечего было есть. Изо дня в день мне приходилось добывать пищу для себя и других, а когда приходил очередной шторм, волноваться, как бы он не лишил нас пропитания. У нас не было лекарств, и любая царапина могла стать для нас роковой, не говоря уже о крысах, змеях, рыбах, акулах и разных других тварях. Такая жизнь, – и он стукнул о столешницу пальцем, так что звякнула стоявшая на ней посуда, – в постоянном страхе, на грани отчаяния, поневоле меняет человека.

Бет бросила на него скептический взгляд из-под полуопущенных ресниц.

– Тогда почему мне все время кажется, что тебя тянет обратно? Почему ты не хочешь оставаться здесь, со мной? – Жалобный тон, которым она бросила ему это обвинение, почему-то напомнил Дейву те пять лет, что они прожили с ней до катастрофы.

Вот что отличало Бет все эти годы – она всегда думала только о себе. Да, наверное, он действительно изменился, потому что три года назад стал бы извиняться перед ней, гладить ее руку, пытаться все исправить… Но сегодня он просто встал из-за стола.

– Не всегда дело в тебе, Бет.

– Вот об этом я и говорю, – сказала она и выбросила руку в его сторону так, словно швыряла ему новое обвинение. – Я беспокоюсь не за себя, а за тебя, Дэвид; ты вызываешь у меня тревогу, даже злость, и, как бы мне ни противно было в этом признаваться, ревность!

– Не помню, чтобы ты хоть раз беспокоилась за кого-то, кроме себя, Бет. – Высказав то, что он всегда о ней думал, но никогда не решался произнести вслух, Дейв вдруг почувствовал себя сильнее. – И больше не смей называть меня Дэвидом.

Лицо Бет, обычно гладкое и недвижное, точно отлитое из стали, вдруг сморщилось под напором его голоса. Сосредоточившись на бахроме горчично-желтой салфетки под своей тарелкой, жена стала неторопливо разбирать ее на ровные симметричные треугольники и раскладывать их по столу.

– Знаешь, почему я тебя ждала? – спросила она шепотом. – Почему я ждала тебя все это время?

– Нет. – Он и не хотел знать, но понимал, что Бет все равно ему сейчас расскажет, ведь она всегда делала все так, как ей хотелось.

– Когда мне позвонили и сообщили, что твой самолет исчез, я почувствовала себя совершенно опустошенной. Столько потерь сразу – сначала дети, потом ты… Через два дня самолет нашли, но в нем не оказалось никого, кроме той стюардессы…

– Терезы, – перебил Дейв. Его раздражало, что люди вечно забывали ее имя.

– Да, Терезы. Но водолазы обнаружили еще кое-что: на борту не было спасательного плота. И тогда я поняла. Поняла, что ты жив, что ты где-то в океане. – Она перемешала тонкие пряди цвета горчицы, возвращая их в первозданный хаос. – Поиски продолжались еще неделю, спасатели прочесали весь юг Тихого океана. Я полетела на Фиджи, чтобы быть поближе к месту поисков и сразу оказаться рядом с тобой, как только тебя найдут. Но вдруг разразился сильнейший шторм, поиски сначала задержали на два дня, а потом и вовсе отменили. Мы с Джерри были вне себя от гнева.

Дейв невольно моргнул, услышав имя мужа Лиллиан. Он довольно наслушался о нем от самой Лили, не хватало еще слушать о нем от своей жены.

– Я просто знала. Знала, что ты где-то живешь. И поэтому я… знаю, это прозвучит глупо… но я пошла к экстрасенсу. – Бет устремила на него взгляд, показавшийся ему инфантильным в своей страстности.

Дейв приподнял брови.

– Он подтвердил мне, что ты жив. Сказал, что ты найдешься. И что мы снова будем семьей.

– И ты ему поверила? – просто спросил Дейв.

Бет прикусила губу и пожала миниатюрными плечиками.

– Он знал… про детей.

Об этом они не говорили еще ни разу. Дейв не был готов к этому разговору. Вот и теперь он схватил свою тарелку, в несколько длинных шагов одолел расстояние от стола до раковины и сунул ее туда. Постоял секунду, держась обеими руками за край холодной гладкой столешницы, все еще чувствуя во рту вкус дешевого американского сыра. Он боялся смотреть сейчас на Бет; если обернется и увидит ее, то наверняка скажет ей что-нибудь такое, что уже не возьмешь обратно.

А она, отчаянно спотыкаясь на каждом слове, продолжала.

– Он сказал, что у нас еще будет шанс завести ребенка, у нас с тобой, вдвоем. – Ее голос прозвучал совсем близко, прямо у него за спиной, и Дейв сразу понял, что сможет коснуться ее, если обернется. Но ему не хотелось ее прикосновений.

– А я не хочу заводить ребенка с тобой, – прошептал он, стараясь, чтобы это прозвучало просто, без эмоций, но голос выдал его, дрогнув в самом конце.

– Ты не прав. Ты думаешь, что тогда я сделала это нарочно.

– Нет, я знаю, ты просто забыла, – передразнил он ее.

– Нет, не забыла, – тихо сказала Бет.

– Что? Неужели ты впервые в жизни хочешь признать, что сделала что-то не так? – ответил Дейв, изображая удивление.

– Я… я была упрямой и глупой. Я думала, что все смогу сама, что мне не нужно это лекарство. Мне проще было думать так, чем признать тот факт, что я никогда не смогу родить полностью своего ребенка, никогда не буду глядеть на него и думать: «У него мои глаза». – Она положила ему на плечо руку. – Это была самая ужасная ошибка, какую я сделала в жизни, и я очень, очень о ней жалею.