– Ну, так расскажи. Расскажи мне о Бет.

Я швыряю кокосовую скорлупу в костер и промахиваюсь. Этот разговор совсем меня расстроил. Я не хочу говорить о Бет. Целых семь месяцев я даже не думал о ней и давно решил, что лучше так продолжать и дальше. Чтобы отвлечься, я начинаю зарывать ноги глубоко в песок рядом с нашим укрытием, туда, где его не прогревает солнце.

– Послушай, – говорит Лили, словно очертя голову кидаясь в погоню, – мне понятно, что расстались вы с ней плохо. Я слышала, как ты говорил по телефону в самолете, и помню твое лицо. Именно из-за этого я подошла тогда к тебе, и из-за этого все так вышло. И я никогда не спрашивала у тебя, что у вас случилось, никогда. Но теперь все изменилось.

Ее ладонь скользит по моей голой спине вверх; редкие песчинки на ней царапают мне кожу. Я всем телом отвечаю на ее прикосновение, от которого у меня сразу начинает быстрее бежать по жилам кровь.

– Наши отношения изменились. И поэтому я хочу все знать о женщине, мужа которой люблю.

Я сажусь к ней вполоборота, кладу руку ей на лицо, мои пальцы касаются пушистых кудряшек на ее шее. Мне очень нужно слышать сейчас, что она меня любит.

– Я тоже тебя люблю, – шепчу я и притягиваю ее к себе. Целую ее, долго, неторопливо, чувствуя, как ее рот отвечает на мой поцелуй. Он так точно подходит к моему рту, как будто специально для него создан, и Лили впитывает мой поцелуй так, словно я ей нужнее, чем воздух. Никогда не устану ее целовать.

Но, когда мой пульс учащается, я неохотно отрываюсь от нее. Да, я, в самом деле, задолжал ей парочку ответов. Прижавшись лбом к ее лбу, я жду, пока у меня выровняется дыхание.

– Мне никогда не было так хорошо с Бет, – говорю я. – У нее нет твоего чувства юмора. А уж твоей сердечности и подавно. – С этими словами я легко целую ее в макушку, убираю тонкие прядки волос, прилипшие к щеке, заодно обводя пальцем контур ее лица и заострившейся скулы. – Она была красивой, первой по-настоящему красивой женщиной, которая проявила ко мне интерес. Мы познакомились в «Карлтоне». Она уже работала у них в отделе маркетинга, а я только начинал в связях с общественностью. Когда мы большой компанией ходили куда-нибудь выпить, она и я всегда уходили последними. Мы встречались уже года два, когда я наконец набрался смелости попросить ее выйти за меня замуж. Еще год мы планировали свадьбу. – Я отодвигаюсь от Лили, жалея, что заговорил о Бет. Я не зря не вспоминал о ней так долго, но Лили слушает, раскрыв рот, так что приходится продолжать. – Наш брак не был ровным. У меня складывалось впечатление, что из нас двоих только я готов идти на компромиссы. Несколько лет назад Бет сменила работу и ушла менеджером по маркетингу в компанию по изготовлению софта. Рабочих часов у нее прибавилось, но иногда мне кажется, что она задерживалась допоздна на работе лишь для того, чтобы избежать очередной стычки со мной.

Лили задумчиво складывает губы, и у меня тут же возникает желание поцеловать их снова.

– А о чем вы говорили тогда по телефону, Дэвид? Расскажи мне, пора.

– Ладно, – киваю я, она коротко чмокает меня в щеку и продолжает слушать. – Помнишь, как я психовал после… нашего первого раза… вместе? – Кровь приливает к моим щекам, когда я произношу эти слова.

– Да. – Она хитренько улыбается. – Ты боялся, что я забеременею.

– Но потом ты рассказала мне про свою внутриматочную спираль, как она работает, и все такое. По правде говоря, я чувствовал себя таким тупицей, совсем как школьник, пропустивший то самое занятие по половому воспитанию; но этому есть причина. В общем, мы с Бет довольно скоро обнаружили, что нам нет нужды заботиться о контрацепции. Мы не могли завести детей.

Лили отодвигается от меня и усаживается на плетеный пол, бамбуковые стебли раздраженно скрипят под ней.

– В смысле, вы пробовали, и у вас не получилось?

– Да, мы пытались. Пытались, пытались и пытались.

Лили морщится, притворяясь испуганной.

– Ну, ладно, хватит уже, а то звучит, как про пытки.

– Ревнуешь? – спрашиваю я, поводя бровями.

– Может быть. Ладно, давай дальше.

– Наконец я убедил ее показаться специалисту, и мы прошли через кучу тестов, анализов и всякой всячины. Выяснилось, что Бет не может иметь детей. У нее как бы уже началась менопауза, на двадцать лет раньше срока.

– Бедняжка. Как она, наверное, мучилась, – говорит Лили и вдруг вздыхает, так сочувственно, что я невольно начинаю злиться на Бет еще больше.

– Не знаю. Поначалу она вообще не хотела ребенка, пока не выяснилось, что она не может забеременеть. И тогда беременность стала ее идеей фикс. Ей приспичило забеременеть, чтобы показать всем, что она может. Что она не хуже других. – Я качаю головой. – Когда ей поставили диагноз, я стал думать об усыновлении ребенка, но Бет продолжала втайне от меня ходить к своему доктору, а потом сказала мне, что если я не хочу быть биологическим отцом ее ребенка, то и прекрасно, но она хочет хотя бы раз в жизни испытать беременность, с моей ДНК или нет, все равно. Наверное, она решила, что раз я не против усыновления, то мне без разницы, если она родит с помощью анонимного донора, какой-нибудь студентки, которой нечем оплачивать учебу. Я, конечно, не ханжа… – Я бросаю на нее долгий взгляд искоса, и она отвечает мне знающей улыбкой. – Но мне никогда не случалось уложить женщину в постель ради одной ночи. Представь, до чего мне трудно было даже представить себе ребенка, рожденного от моего семени и яйцеклетки совсем чужой женщины.

– Значит, ты все-таки согласился? Вы ведь воспользовались донорской яйцеклеткой? – Лили подтягивает к себе колени и кладет на них подбородок. И никакого осуждения в голосе. Вот это я и люблю в ней больше всего.

– Да. Поэтому я не приехал на Фиджи в ту неделю. Был с Бет. – Я умолкаю и ненадолго прикладываю кончики пальцев к векам. Я не хочу говорить об этом, совсем не хочу. – Ей надо было колоть гормоны, чтобы все прошло нормально, чтобы она не выкинула. Она ходила к своей подруге домой – та медсестра, и она ставила Бет эти уколы. От уколов та быстро утомлялась, становилась раздражительной. Она так злилась, что я уезжаю даже на одну неделю… – Я опускаю руки, жду, когда черные пятна перед глазами рассеются, и снова гляжу на Лили. Она внимательно слушает.

– И что же тот звонок? Что она тебе сказала?

Я рассказываю ей все.

– Ей внедрили три эмбриона. Бет должна была продолжать делать уколы, а потом снова сдать кровь, через две недели. На пятый день этого двухнедельного срока я улетал на Фиджи. Она позвонила на шестой. – Мне приходится сглотнуть три или четыре раза, и только после этого я могу продолжать. Лили гладит меня по плечу, в знак поддержки, но не останавливает. Она хочет знать. – Она перестала делать уколы, еще до моего отъезда. Лгала мне, ходила не к Стэйси, а в «Старбакс» или еще куда-нибудь, лишь бы не давать нашим детям то единственное, в чем им отказывало ее тело. – У меня перехватывает дыхание, в горле встает ком, и, не успеваю я опомниться, как слеза уже течет по моей щеке.