Это был наш давнишний-предавнишний ритуал. Дилан жил с нами уже пять или шесть лет и стал неотъемлемой частью нашего существования. Нередко мы втроем засыпали на берегу, а потом, пробудившись, по одному ковыляли в палатку.

В ту ночь по галактике проторяли себе путь Персеиды[28]. Какое-то время Кит обращала наше внимание то на один метеор, потом на другой, объясняла, какое расстояние преодолевают звезды, сколько их, рассказывала массу других фактов. Постепенно ее голос затих, и она заснула. Так вот просто.

Мы с Диланом лежали и смотрели на небо. Это было идеально. Он переложил голову Кит на подушку и, когда снова лег, похлопал себя по тому месту на плече, которое я облюбовала. Счастливая, я снова положила туда голову. Дилан закурил сигарету с марихуаной, выпуская в ночь причудливые облачка дыма.

В тот момент я была необыкновенно счастлива, счастливее просто быть нельзя: рядом – Дилан и моя сестра, над головой – звезды, никаких тревог и забот. От Дилана пахло солью, потом и еще чем-то остро-пряным, что принадлежало только ему.

– Я расскажу тебе про шрам от Долговязого Джона Сильвера, – поплыл в ночь его тихий спокойный голос, – если ты ответишь на один вопрос.

Я пыталась притвориться, будто не догадываюсь, о чем он хочет спросить, но мое тело одеревенело.

– На какой?

– С тобой что-то произошло два года назад, летом?

– Нет, – ответила я таким тоном, будто он ляпнул ерунду. – Почему ты вообще спросил?

– М-м. – Дилан снова сделал затяжку и выпустил дым. Я стала рукой ловить его клочья, которые поднимались к звездам, деля небо напополам, прямо как была поделена моя жизнь – на до и после. – Может, я и ошибся.

Я старалась о том забыть, но вопрос Дилана вернул ощущение кислоты в животе, вкуса ладоней насильника, накрывших мой рот, боли, что он мне причинил.

– Ошибся, – солгала я.

– Ладно, – мягко произнес Дилан и показал мне на трио падающих звезд.

Я проследила за их траекторией.

– Я тебе ответила, теперь твоя очередь.

– Это была пряжка от ремня.

– Ох. – От неожиданности я резко втянула в себя воздух.

Дилан почесал меня по голове, как я любила.

– Давным-давно, Кузнечик.

Но теперь мне было стыдно: я ему солгала, а он ответил честно. Я пыталась придумать, как все объяснить ему, чтобы это не звучало омерзительно, и не могла подобрать слов. Один человек делал со мной всякие гадости. Он заставил меня раздеться. Сказал, что убьет Уголька, если я не сделаю то, что он велит.

– Ты ведь знаешь, что можешь рассказать мне что угодно, да?

Я передернула плечами, отодвинулась от него и села, глядя на океан. Горизонт на дальнем краю светился.

– Наверно.

– Наверно? – Дилан тоже сел, опустив руки на ноги. – Клянусь, ты можешь рассказать мне. Что угодно.

Я смотрела на него, кусая губу. Его распущенные волосы спутались и свалялись; тут и там на голове виднелись крошечные узелки.

– Поклянись. Вот честно, честно поклянись, что никому не скажешь и меня не заставишь рассказать.

Он приложил руку к груди, туда, где бьется сердце.

– Обещаю.

Но у меня все равно язык не поворачивался. Налетевший порыв ветра заставил меня поежиться, но я по-прежнему не могла выдавить из себя ни звука.

– Это был кто-то из посетителей ресторана? – спросил Дилан, пока я силилась найти подходящие слова.

Я кивнула, переплетя пальцы обеих рук. Мною владела паника.

– Он… к тебе прикасался?

Я опять кивнула. В легких появилось странное ощущение, я не могла продохнуть. Пыталась втягивать в себя воздух, но ничего не получалось. Я обратила на Дилана обезумевший взгляд. Дыхание застряло в груди, горло, казалось, разорвалось пополам.

– Эй, эй. – Дилан придвинулся ко мне, затянулся сигаретой и жестом предложил, чтобы я села ближе. – Вдыхай, как я начну выдыхать.

Я наклонилась к нему, вдыхая его дым. Стенки горла обожгла едкость.

– Вот и хорошо, – произнес он, рассеивая остальной дым у моего лица. – Задержи в себе, сколько сможешь.

И мои легкие мгновенно раскрылись. Эффект был как от алкоголя, что я украдкой отпивала из бокалов, стоявших на столиках или среди грязной посуды, которую собирались засунуть в посудомойку. А иногда кто-нибудь из гостей специально давал мне попробовать свой мартини – просто чтобы позабавиться.

Я выпустила дым.

– Лучше?

– Да. Давай еще.

Дилан колебался, но я смотрела на него непреклонно, как я это умею, и он, улыбаясь мне, затянулся сигаретой, сделал по-настоящему большую затяжку. Я приготовилась ловить дым, и, может быть, потому что я уже начинала пьянеть, мне казалось, что это действо длится тысячу лет. Я смотрела на его сомкнутые губы, отмечая, что рот у него розовый и пухлый, и что на подбородке у него отрастает борода. Дым струйкой вился изо рта Дилана, а я вдыхала, вдыхала и вдыхала его, заглатывая в себя все глубже, глубже и глубже, а потом, задерживая дыхание, повалилась на бок. Наконец, почувствовав, что больше не вытерплю ни секунды, я с шумом выдохнула.

– Молодчина, – с одобрением в голосе тихо произнес Дилан.

Держась за живот, я перевернулась на спину. Звезды на небе теперь сияли в двадцать раз ярче. Дилан вытянулся на одеяле рядом со мной, и мы просто лежали бок о бок и смотрели на небо. Долго-долго. А ветер нас обдувал.

– Ты меня обкурил, и я теперь тащусь.

– У тебя была паническая атака, – ласково промолвил он. – Считай, что ты приняла лекарство.

Я хихикнула.

– Я не шучу. – Но он тоже рассмеялся, потом сказал: – Теперь у тебя есть причина меня заложить, так что можешь мне довериться.

Я повернула голову и уперлась взглядом в его глаза – светлые и яркие, как луна. У людей таких глаз не бывает.

– У тебя русалочьи глаза.

– Жаль, что я не водяной. Это было бы круто. – Он снова обратил лицо к небу, а я пальцем очертила в воздухе его профиль.

– Но ты, возможно, страдал бы от одиночества.

– Может быть. – Он ждал и ждал, когда я открою свой секрет, и наконец спросил: – Не хочешь рассказывать, да?

Я потрогала каждый из трех шрамов на его руке – все три от ожогов.

– Кто-то тушил о тебя сигарету?

– Сигару, – ответил он. – Давай так: ты молчи, а я сам расскажу, что с тобой было?