– И что ты ему сказал? – смеюсь я, ногой касаясь его ступни под одеялом.

– Правду, – пожимает он плечами. – Что я беспокоюсь, как ты здесь одна. – Длинными пальцами он берет свернутый в рулетик ломтик ветчины. – Сказал, что ты собиралась прийти послушать, как я пою. И обещала в этот раз не сбегать.

– Твоя курортная подружка.

– Ты так себя видишь? – Он склоняет набок голову, глядя на меня своими темными, темными глазами. Я замечаю шрамики от давнишних угрей во впадинах на его щеках и сеточки возрастных морщинок в уголках глаз. Зачарованная, на мгновение я будто растворяюсь в благоуханной прохладе, что окутывает и связывает нас.

Но в следующую секунду стряхиваю с себя чары.

– Долго ты пробудешь в Новой Зеландии?

– Не знаю. – Он отставляет в сторону тарелку и берет мою свободную руку, выпрямляя чуть согнутые пальцы. Расправляет мою ладонь и, легонько погладив ее посередине, прижимает к ней свою руку. И это в тысячу раз интимнее, чем все наши недавние ласки. У меня сдавливает горло. – Я думаю, mi sirenita[25], это нечто большее, чем обычная курортная интрижка.

Я не свожу глаз с наших ладоней, пока он не касается чувствительной зоны под моим подбородком. И не противлюсь, позволяя себе поддаться томлению, поверить в иллюзию возможного счастья. Всего на минуту, может, на две или пока бушует ураган. В ответ на мою уступчивость, он нежно улыбается.

– Расскажи, что ты любила в детстве?

– Сестру, – не колеблясь говорю я. – Мы с ней вдвоем создали свой собственный маленький мир – мир, полный волшебства и красоты.

– М-м. – Хавьер чуть сдвигает ладонь на моей руке.

– Что за волшебство?

– У нас был чудодейственный напиток – «Маунтин дью». Слышал про такой?

Хавьер кивает.

– На кухне жили феи и русалки. Они перекладывали вещи, сводя с ума взрослых.

– Как здорово, – комментирует он.

– То, о чем я рассказала, да, – уточняю я.

– А твоя сестра… какая она была?

– Дивно красивая. Не просто миленькая, а именно дивно, восхитительно красивая. От нее постоянно исходило изумительное яркое сияние. Все ее любили, но так сильно, как я, – никто.

Хавьер подносит мою руку к губам, целует костяшки пальцев.

– Наверно, ты очень по ней скучаешь.

Кивнув, я отнимаю у него свою руку – якобы хочу снова приняться за еду.

– Твоя очередь. Что ты любил в детстве?

– Книги, – смеется он. – Я больше всего на свете любил читать. Отец злился, говорил: «Хавьер, иди побегай! Поиграй с другими ребятами. Иди на улицу». – Он приподнимает плечо. – А я хотел одного: лежать в траве и думать про другие миры, про другие уголки земли.

– Что ты читал?

– Все, что удавалось найти… – Он с шипением втягивает в себя воздух и размахивает рукой, перечисляя: – Приключенческую литературу, детективы, про привидения. И так далее.

– И ты до сих пор любишь читать, да?

– А ты нет?

– Люблю. Но только так, чтобы не сильно мозг загружать. Мне нравятся книги, которые позволяют отвлечься от обыденности, как телевидение или кино.

– Например?

Морща лоб, я беру свой телефон и листаю список книг в своей «читалке».

– Ну, за последние месяцы я прочитала два исторических любовных романа, детектив одной женщины, которая мне нравится как автор: я всегда могу быть уверена, что не встречу в ее книгах очень уж жутких подробностей. И еще мемуары одного шеф-повара.

– Любовные романы? Ты ищешь любви, gatita?[26]

– Нет, – решительно отвечаю я. – Страсть разрушила жизнь моих родных. Я взяла себе за правило не ввязываться в такие отношения.

– Любовь не всегда разрушительна, – тихо произносит Хавьер, пальцем поглаживая мой подбородок. – Иногда любовь созидает.

Необычные нотки в его голосе – обещание, едва заметно мерцающее на горизонте, настолько слабо, что я скорее угадываю его, чем вижу, – застают меня врасплох. Испугавшись, я начинаю с жаром возражать:

– Назови хотя бы один случай, когда любовь не разрушила то, что создала. – Хавьер разведен, другой женщины у него, судя по всему, нет. – В твоей жизни, – добавляю я.

Кивнув, он вытягивается поперек кровати передо мной, лежит довольно близко, почти касаясь моих коленей. Я могла бы взять его за плечи, за голову, но я этого не делаю. Сижу, сложив руки на груди, в одной держу бокал с вином.

– Когда мне было семнадцать, в нашем квартале появилась одна девушка. У нее были потрясающие волосы – шелковистые, с блеском, и красивые лодыжки. Я не решался заговорить с ней. Но однажды мы с ней столкнулись в библиотеке, у одного стеллажа. Она искала ту же книгу, что и я.

Сбоку ему на лицо падает прядь волос. Мне аж до боли в руке хочется убрать ее назад, но я не поддаюсь искушению.

– Что за книга?

– «Сияние» Стивена Кинга, – отвечает он, улыбаясь мне. – А ты думала «Дон Кихот», да?

– Может быть, – с улыбкой говорю я.

– Мы много времени проводили вместе – читали, обсуждали книги. А вскоре познали друг друга. Причем оба оказались девственниками.

Что-то щелкает в моей груди, и я вспоминаю себя в семнадцать лет, свой первый сексуальный опыт – с парнем, с которым я работала в «Орандж Джулиус». С Джеймсом. Как же я его любила!

– С ней, – продолжает Хавьер, – я узнал, что секс – это легко и приятно.

Видимо, что-то в моем лице выдало меня, потому что он спрашивает:

– А тебе кто преподал первый урок?

– Забавно. Я как раз подумала про него. Один парень из нашей школы.

– Вот видишь? Любовь тебя нашла.

– И сердце мне разбила.

– Все правильно. – Он пожимает плечами. – Мне тоже. Но ты не умираешь. Просто… начинаешь заново. – Он кладет руку мне на бедро.

Я отпиваю глоток вина, чувствуя, как между нами вьется нечто зазывное. Опасное и прекрасное.

– Сколько раз?

– Сколько жизнь позволит.

Мое сердце пронзает острая боль.

– Я не влюбляюсь, – качаю я головой.

Хавьер кривит губы в усмешке. Пальцами касается моего колена.

– В меня ты уже немного влюбилась.

– А вот и нет, – улыбаюсь я.

– Ну-ну. – Ладонью он ведет вниз по моей голени, обхватывает пятку, потом ступню. Интересно, мои лодыжки он тоже считает красивыми? – мелькает у меня. – Сколько раз ты влюблялась, Кит?