ее голове. И она, вдруг встала в темноте. И Ута налетела на нее, чуть-чуть толкнув.

— Куда прешь, нелепая? — зло сказала Агнес.

— Простите, госпожа, — пролепетала служанка. — Псина я глупая, не углядела в темноте.

— Лампа тебе на что? Зачем ее под плащ прячешь, если взяла.

— Простите госпожа, глупа, — повторила Ута.

И достала лампу из-под плаща, над головой ее подняла. И тут поняла Агнес, что раз уж пришла сюда, так нечего стоять. Решила — так делай. И волнение в душе, что ее донимало, вдруг обратилось волною теплой. И пришло к ней тут что-то, что уже раз приходило к ней. Приходило здесь же, в этом же городе, так же, ночью. Когда господину ее помощь нужна была. И пришло к ней ощущение.

Вдруг стала она видеть все вокруг и без всякого фонаря. Только без цвета все было, серое. И лужи она видела, и крыс, что в помоях за корку соперничают, и стены обшарпанные.

Она потянула носиком в себя воздух, замечая все запахи, что были на улице. И бочку для помоев, что стояла дальше, и что нечистоты кто-то выплеснул из окна на мостовую час назад, и как кто-то рядом ест кислую капусту, пожарив ее с кровяной колбасой, и то, как пахнет страхом ее служанка. Все, все, все чувствовала она, и все, все, все видела она. Даже о том она уже знала, что за углом ближайшего проулка стоят два мужа. Молча стоят, притаились, и пахнут они отнюдь не страхом. Прячут под одеждой железо и ждут путника, что в час ночной отважится там пойти.

Агнес повернулась к служанке и рассмотрела ее. Ута стояла, приказа ожидая, и над ней словно воздух над огнем дрожал ее запах, исходил от большого тела ее волнами вверх.

Запах этот был запахом страха, и Агнес знала, что не темноты и не дела предстоящего боится служанка, а ее боится, Агнес. И это было правильно. Было хорошо.

— За мной иди, сказала ей Агнес, — да под ноги себе свети, мне свет не нужен.

И они пошли вперед. Агнес дошла до проулка, и остановившись, произнесла громко, чтобы слышали ее те двое, что прятались в темноте.

— Эй, вы, вижу вас, не прячетесь, прочь пошли, псы.

И два мужа, что ни темноты, ни крови не боялись, не палача не боялись, замерли прижавшись к стене. Один другого за руку схватил крепко.

— Не прячьтесь, говорю, прокляну, так язвами изойдете. Убирайтесь, пока не разозлили меня, — продолжила девушка.

Мужи в этом городе долгие годы знали таких как она, и голос ее, и слова ее, не оставили у них сомнений в силе ее. Один повернулся и пошел прочь, и второй судьбу не стал пытать, побрел за товарищем.

Агнес выпустила рукоять кинжала, который так и не достала из ножен и пошла дальше, улыбаясь. А служанка с фонарем шла следом. Она даже и не видела, кому говорила в темноту ее госпожа. И не интересно ей было это.

* * *

Наконец Агнес остановилась у широкой двери, над которой висела жестяная развернутая «книга».

— К стене стань, и фонарь под плащ спрячь, — негромко сказала девушка.

Служанка тут же это исполнила. И Агнес, не замедлившись ни на миг, не вздохнув даже, постучала в дверь. Постучала кулачком, а не кольцом специальным, что на двери весело.

Никто не ответил ей, да она недолго и ждала, стала опять стучаться, и стучаться настойчиво.

Наконец за дверью послышались шаги, и из-за двери донесся, хоть и не мужской, но грубый голос:

— А ну, пошли отсюда, сейчас стражу кликну!

— Добрая госпожа, простите, что тревожу вас, работала и темноты не заметила, а теперь заблудилась я, не знаю, куда в темноте идти.

— А кто ты, девочка? — донеслось из-за двери, и голос этот уже не был суров. — Отчего ты так поздно идешь домой.

Ута, служанка госпожи Агнес, стояла от нее в двух шагах, пряча под плащ лампу. Она знала свою госпожу, она тут же слышала ее голос. Но если бы кто-то спросил Уту, кто это стоит у двери, кто это просит помощи, то сказала бы Ута, что это девочка десяти годов, никак не больше. И на том она могла бы не думая, на Писании поклясться. А как такое быть могло, она и не думала.

А Агнес говорила:

— Я Марта Функель, младшая дочь колбасника Петера Функеля, что живет напротив гостиницы «Георг IV». Настоятель мне велел воск с пола убрать, вот я в храме и задержалась, а как вышла, так уже темно стало. Пошла домой, да видно свернула не туда.

— Петера Функеля дочь? — донеслось из-за двери. — Ах, это ты, так тебе нужно идти отсюда, от двери налево. До площади, а там повернешь на Главную улицу к ратуше направо, так и дойдешь.

— Добрая госпожа, а не дадите вы мне самой маленькой свечи или лампы, — продолжала Агнес так жалобно, что Ута едва сдержалась, чтобы свою лампу ей не протянуть. — А то, кажется, крысы шуршат в темноте. Боюсь я их. Я лампу вам завтра обязательно верну.

— Эх ты, — ворчала женщина из-за двери, но ворчала она так, как ворчат люди, когда нехотя соглашаются, — что ж ты такая раззява, стой там, сейчас тебе свечу вынесу.

Агнес стала у самой двери, теперь нужно было просто дождаться, пока она откроется. Девушка была спокойна. Просто стояла опустив голову и ждала пока дверь откроется.

А за дверью шаркали ноги, из-под нее пробилась тонкая полоска света, стукнул засов. И без скрипа дверь отварилась, и свет от свечи осветил порог:

— Ну, где ты тут? — сказала крупная баба, пытаясь разглядеть девочку в темноте.

— Тут я, — сказала Агнес, крепко хватая левой свое рукой ее за руку, в которой та держала огарок свечи.

— Чего ты? — изумилась баба, но руку вырвать даже не пыталась, удивлялась. — Зачем?

А Агнес двумя перстами, сложив их, толкнула бабу в лоб, словно клюнула и резко при том сказала:

— Спи!

У бабы от того голова запрокинулась вверх. И она замерла, свечу выронив за порог дома.

Агнес прошла в дом и обернувшись, спросила у служанки:

— Ждешь кого, нелепая?

Та встрепенулась и тоже прошла в дом, закрыла за собой дверь, сама додумалась на засов ее запереть. А баба тем временем ногами ослабла, сначала села на пол, а потом и вовсе легла, разбросав руки и ноги, для удобства сложив одна на другую. И заснула.

Агнес огляделась — столы, книги. Увидала лестницу, пошла к ней, Ута пошла