Моя тачка загружена вещами, у Вики своих очень мало, потому что на колесах все время, в работе.

Котова Виктория — не простая девушка, а из семьи военных, чему папка мой рад дико.

Сказал, что у меня нюх на нужных людей. И я, глядя в зеркало заднего вида на удаляющиеся фигуры провожающих нас Краша и Мота, склонен с ним согласиться…

Родственники у Вики все непростые, из силовых структур, и сама она со школы завербована была. Родители живут в Екатеринбурге. Мы собираемся туда поехать в июне месяце, поедем через Москву, к Моту на дипломную работу заглянем. На выпускной я уже точно не пойду.

Я удобно устраиваюсь на переднем сидении пассажира, любуюсь своей нереально красивой невестой. Скармливаю ей с пальцев фисташки.

— А вот это тебе нравится? — спрашивает она, переключая каналы радио.

Мы слушаем музыку. Ищем общие интересы. И вообще не удивляемся, когда находим! Мне кажется, мы реально друг для друга, и вся эта розовая хрень не царапает сознание, а ощущается правильной и логичной.

Я не хочу, чтобы она продолжала дальше работать структурах исполнительной власти, даже на каких-нибудь спокойных должностях. Нет, пусть вместе со мной, в компании дяди Питера, тем более у меня такие перспективы…

Конечно, о своих планах на это счет пока молчу, невеста у меня с характером. Но я теперь уже закалённый её выдержкой, как бы там семья из Екатеринбурга дистанционно не пыталась управлять личной жизнью своей дочери, мы в начале рожаем, потом воспитываем, а потом аккуратненько уходим к любимому мужу на работу. К тому времени я уже буду занимать неплохой пост в компании и, возможно, иметь часть акций. Дядя Питер обещал рассмотреть этот вариант.

Я не то, чтобы Виктории не доверяю, больше бесят те, кто может её соблазнить вернуться обратно к тяжёлой, опасной работе.

Хотя, наверное, это только мужики любят щекотать нервы до старости, вон мой батя — безопасник до мозга костей, таким останется, пока смерть не разлучит его с работой. А женщина — это всё-таки в первую очередь мать, ну в моём понимании, и она не должна желать экстрима на постоянной основе.

К тому же, она влюблена, и я надеяюсь что мой голос будет услышан, и меня будут уважать. А чтобы меня уважали, нужно работать, в первую очередь, над собой. Университет позади, какая-то невероятная история пережита, многому меня научившая, воспитавшая меня, словно солдата, закалённого в боях.

— Никита, — зовет меня Вика.

— Да? — шепчу я, наглаживая круглую, залипательную коленку. Никак руки убрать от нее не могу! И не хочу, если честно.

— Дай хоть доехать, — смеется она, — немного осталось. Я уж дорулю.

— А ты действительно не была в Санкт-Петербурге?

— Была в далёком детстве, ничего не помню.

— Отлично, будем знакомиться.

И знакомство начинается с глухого питерского колодца. Невзрачного и мрачного. Но зато в нём находится место для моей машины, рядом с точно такой же тачкой, только белого цвета. Не бедные люди живут, уже хорошо.

Парадная лестница древняя, историческая, как всё здание. Когда я был здесь в далёком детстве, она выглядела хуже гораздо. Теперь её отреставрировали. И мы заходим, словно в музей. Невероятные своды потолка с лепниной, и не советской, а царских времён, арочные окна с витражами на каждой лестничной площадке. Колонны мраморные. И смешно, нелепо так, смотрятся пошарпанные почтовые ящики во всей этой глобальной, грандиозной парадной.

Навьюченный сумками, я пытаюсь ещё помочь Вике тащить чемодан. У нас вообще вещей не нажито. Зато офигенные зарплаты, так что всё будет.

— Ник, а сколько комнат? — заворожённо шепчет Вика, разглядывая лестничную площадку, точнее, целую лестничную площадь.

— Четыре комнаты. Викусь, ты только не падай, дед Аркадий не давал ремонт сделать.

— Это не проблема, — она гладит мраморные перила.

Открываем, и квартира дышит на нас берлогой ебанутого старого медведя. Мне, конечно же, ничего, проветрю, выживу, переночую, а вот Вика моя как…

Но она спокойно заходит, замирая от восторга на пороге.

И тут реально есть, чем восторгаться, несмотря на виднеющиеся повсюду следы альца прежнего владельца.

Потолки — метра четыре с лишним. Длинный узкий коридор, на стенах облупилась краска. Прихожая – хоть вальс танцуй, с бюстом Ленина посередине. Это, наверно, чтоб сразу понятно было, кто тут у нас партийный элемент и кто стреляет во врагов народа без предупреждения. Он ведь реально так делал, старый сумасшедший черт. Все же, у фирменного характера Кирсановых есть серьезные побочки…

Проходим дальше. Диван дореволюционный, с высокой спинкой, кожа коричневая потрескалась. Где-то очень высоко горит лампочка Ильича, болтаясь на скрученном алюминиевом шнуре.

Паркет, замызганный настолько, что не сразу поймёшь, что это он, дубовый, старинный.

Из советского прошлого переходим в царский зал, там сохранился камин, тоже, видимо, еще с царских времен, три больших окна и две монументальные люстры, явно имеющие историческую ценность. Мебель тоже необычная, старинная. Интересно, как это все в деде уживалось? Советское прошлое и дореволюционная роскошь?

Множество вещей накидано горами, разбирать и разбирать…

Дальше еще комната, совершенно пустая, но с балконом, затем, неожиданно, огромная кухня 90-х годов прошлого тысячелетия, что-то страшно нелепое, коричневатое с пластиковыми серыми ручками. Это, наверно, у деда момент просветления был… Или, наоборот, помрачения, потому что, насколько помню, раньше тут деревянный буфет стоял царских времен, и вся сантехника была с резными старинными ручками. Сейчас пиздец убогий, конечно, пластиковый весь. Интересно, куда прежнюю мебель и сантехнику дел? С него сталось бы на помойку отправить…

Я в пустой комнате окно открываю и сразу же ставлю надуваться двуспальную кровать. Тут просто опасно куда-либо ложиться. Не думаю, что насекомые есть, а вот граната запросто. Дед Аркаша с катушек слетел конкретно под старость лет.

— Никита! — зовет меня Вика из санузла.

Я беру резиновый коврик длиной два метра и топаю на зов любимой женщины.

— Унитаз Полина просила сфоткать, — усмехаюсь я.

— Унитаз да, но это… — Вика нависает над ванной. Грязной до усрачки, но тоже старинной.

— Мы пока не будем её принимать, — отстраняю я Вику и кидаю в ванну коврик, — только душ.

— Два метра длиной и сколько ж глубина? — ошарашенно рассматривает она чугунное корыто. — У лейки ручка деревянная! Боже…

— Ну а в