Там полковник Коробов* довольно толково доложил: «16 августа части 1-й горно-стрелковой дивизии СС „Эдельвейс“ по долине р. Теберда вышли на перевал, сбив роту 815 полка 394 дивизии. Два батальона находились далеко в тылу от перевала. Один батальон — на обратных скатах перевала в сторону Сухуми, а 2-й батальон — за 15 км от перевала, в районе аулов Гвандра, Ажара, Клыдж, а 3-й батальон — на 70 км от перевала в Сухуми». И это называется оборона?

Вот где бездарность командира 46 армии, генерал-майора Сергацкова и грузина, генерала артиллерии Леселидзе. Одной ротой оборонять перевал, где можно было разместить полк (я был на месте), и растянуть 3 батальона на 70 км в затылок, делая вид, что они обороняют перевал.

О том, что немцы овладели перевалом, командование 46 армии узнало через 3 дня!!! Вот тут-то и начали посылать подкрепления — три батальона других частей и отряд НКВД. Но пока подошли эти части (через неделю), немцы уже перевалили горы на 17 км от перевала в ущелье Клыдж[126]. «Вот тут мы и стоим, — закончил т. Коробов. — Правда, дальше пока не пускаем».

Жалуется, что войск на Клухорском перевале — один неполноценный полк и штаб дивизии. На Марухском перевале тоже полк. Каждый день 150 человек убитых и раненых. Таким образом, войск хватит на 2–3 дня, а потом не знает, что делать.

Пока разбирались, а ночью немного уснули, утром мне Леселидзе говорит: «Получил телеграмму из штаба 46-й армии, куда подчинен, о том, чтобы выехал в Сухуми со штабом». Выходит, штаба нет, командира корпуса нет, а остался Серов и с ним два генерала. Здорово воюем…

На следующий день я вновь верхом поехал на передовые позиции. Там держал оборону полковник Коробов. Хороший командир, но измученный непрерывными попытками наступать со стороны немцев. Я подбодрил его. Спросил, где можно мне расположиться и находиться с ним на передовой.

Он удивился и начал меня уговаривать уезжать в штаб дивизии (за 3 км), так как не ручается, что немцы не обойдут и не захватят в плен. Я его успокоил, и мы помирились на том, что я буду находиться у него, а иногда буду в штабе дивизии…

Затем мне Коробов рассказал всю неприглядную картину бездействия и беспечности Сергацкова, который нигде не был, а сидит в Сухуми в 60–70 км от переднего края и не знает обстановки. На перевалах нет взрывчатки, с тем чтобы можно было устроить завалы. Саперы, которые тут были недолго, почти ничего не сделали, и немцы уже подступали к перевалам.

Выдвинутые в небольшом количестве войска не подготовили себе позиций. Штаб армии и корпуса не проверил. Леселидзе — командующий корпуса — никакой обороны на перевалах не организовал, так как не ожидал, что придут немцы.

Разведки войсковой на перевалах не было. Большой состав в полках азербайджанцев и других восточных национальностей, которые не обучены, трусливы и нередко, чтобы уйти с передовых, поднимают рукой каску, немецкие снайперы стреляют, и с раненой рукой вояка отправляется в полевой санпункт.

Перевалы к моменту выхода немцев не были заняты нашими войсками. Это на второй год войны. Это уже не безответственность, а преступление со стороны командования фронта и 46-й армии Тюленева и Сергацкова[127].

На следующий день я связался с Сухуми, где уже отвечал вновь назначенный командующий армией Леселидзе.

Оказывается, генерал-майора Сергацкова 28 августа Берия снял с 46-й армии и назначил Леселидзе, а Сергацкова послал командовать 351 стрелковой дивизией на Мамисонский перевал. За какие такие заслуги Леселидзе повысили?

Я потребовал боеприпасов и мин. Он обещал выслать на ишаках (в тюках), так как к нам дороги не было. Я также попросил хлеба и крупы, которых мало было в наличии. Он пообещал послать несколько самолетов У-2 и сбросить к нам. Условились, куда сбрасывать.

Кстати сказать, все, что происходило, — это в горах на высоте 2800 метров. Дышать первые дни было непривычно, но потом ничего. Спали мы в палатке под деревом, так как могу признаться, что это я делал из-за боязни, что немцы могут в домике (где размещались офицеры штаба дивизии) окружить и побить, а под деревом я все услышу. Как потом оказалось, эта моя осторожность и помогла мне.

Питались мы сухарями, которые нам сбрасывали с самолета, а вода, в которой размачивали, — чистая, горная. Кое-где попадались ягоды. В общем, снабжение было неважное.

Через 3–4 дня из штаба фронта (Сухуми) стали на меня , ссылаясь на члена ГОКО Берия, чтобы я организовал наступление и выгонял немцев из гор. Я понял этот нажим как желание нового командования (Берия, Тюленева, Леселидзе) показать Ставке Верховного Главнокомандования, что с вступлением в командование они успешно бьют немцев и заставляют его отступать. Странно.

Они не представляют, что здесь происходит. Здесь мало боеприпасов. Неполноценные войска (азербайджанцев, армян и других национальностей большой процент)…

В общем, наступление окончилось неудачей, так как в горах наступать — не то что на равнине. В горной практике обходной маневр, да особенно сверху — это главное преимущество. Придется это учесть на будущее.

В середине дня подсчитали наши потери. Оказалось, до 120 бойцов убитых и 200 человек раненых. У меня настроение понизилось, так как войск и без того было крайне ограниченно…

Через пару дней опять из штаба фронта по полевому проводу звонок. Надо наступать. Я отвечаю, что донес об одном наступлении, и кончилось дело плохо. Настаивают. Я опять отказался. Приказали выехать в Сухуми. Я говорю: «Хорошо, завтра буду». — «Нет, спасибо». Я отвечаю, что на лошадях я не смогу сегодня 60 км проехать. Говорят: «Приготовь площадку для посадки У-2»… Самолет после третьего захода еле сел. Полетели в Сухуми. Там меня на машине повезли в особняк Берия.