Самое удивительное, что ни в школе, ни во дворе Лиза ничем особым не выделялась, кроме веселого, беззаботного характера и неистребимой уверенности, что впереди ее ждет обеспеченная жизнь, море удовольствий, любовь и счастье. Чем подкреплялась такая уверенность, Лиза и сама не имела понятия. Просто она знала, что у нее не может быть иначе. Она не приспособлена для терпения, лишений и трудностей, а бог дает каждому то, что ему по плечу.

Клавдия думала о Лизе, одеваясь и напевая себе под нос. У нее было прекрасное, приподнятое настроение. Чуть-чуть волнения придавало ему остроту и пикантность. Клавдия накрасила глаза, чего не делала со студенческих вечеринок, на которых была-то всего пару раз. Потом она накрасила и губы. Странно, но она не отвернулась от зеркала с чувством глубокого отвращения. Наоборот, она сама себе понравилась!

На улице было бело и празднично, как будто уже пришло Рождество. Деревья стояли в инее и в хлопьях снега, нарядные, как персонажи сказок Шарля Перро. Снег слегка хрустел под ногами, и было приятно идти по нему в красивых сапожках, плотно облегающих ногу. Воздух пах прохладой и дымком, доносящимся из кафе, в котором жарили пончики. Звенели и стучали трамваи, и вороны с громким карканьем слетали с козырьков крыш и заснеженных оград.

– Кирилл? Наконец-то! Ты что, не ночевал дома?

Антон обрадовался, что застал Дубровина. Он тоже плохо спал ночью, размышлял о делах, о Леонтине, о Кирилле… Под утро ему приснился странный сон, как будто он стоит один посреди огромной пустой площади, по краям которой где-то в золотой дали высятся редкие тополя. Оглядываясь и не понимая, где он, Антон видит, как с голубого, горячего от зноя неба прямо ему в руки летит что-то сверкающее, переливающееся в солнечных лучах, как бриллиант. Он неловко подпрыгивает, тянет руки, стараясь поймать это летящее, загадочное и поблескивающее, оступается и… падает. Вокруг него, отдаваясь многократным эхом, словно в невидимых горах, раздается многоголосый смех. Как будто всю эту произошедшую с ним нелепую сцену наблюдает множество зрителей. Они видят Антона, а Антон их – нет…

Господин Муромцев проснулся отчего-то в холодном поту, весь дрожащий, и никак не мог найти под кроватью тапочки, чтобы пойти на кухню и выпить воды. Чайник оказался пустым. Минералка тоже закончилась, а воду из-под крана пить не хотелось. Антон достал из холодильника бутылку пива, выпил и задумался.

Дела почему-то шли все хуже и хуже, хотя никаких видимых причин на то не было. Все обычно: то сделка сорвалась, то партнеры подвели, то нужная мысль не пришла в голову в нужное время, то… Словом, каждый бизнесмен знает, что это такое – черная полоса. Особенно пострадал компьютерный бизнес: что-то не получилось с поставками, потом оптовики не перечислили вовремя деньги – то одно, то другое, и все не в лад. Антон начал нервничать. Доходы резко сократились, нужно было меньше тратить. Об этом он и собирался сказать Кириллу.

– Ты приедешь сегодня в офис? – спросил Муромцев.

– Нет.

– Почему?

– Меня избили. Синяки, башка гудит…

Антон ничего не понимал. Впрочем, на Дубровина это в последнее время похоже. Напился, ввязался в драку, вот и…

– В ресторане? – спросил он.

– Возле дома. Приехал, стал открывать гараж, и тут на тебе! «Ребятки» поджидают. Хорошо, что их было только двое.

– Чего они хотели? – спросил Антон, а сам подумал: «Ну вот! Начинается! Уже пошли „разборки“! А что дальше будет?»

– Сам не знаю, – соврал Кирилл. Ему не хотелось говорить, какие вопросы ему задавали и что он на них отвечал.

– Может, в милицию заявить?

Кирилл засмеялся, тут же скривившись от боли. Лицо, особенно подбородок и скулы, сильно ныло. Вот уж кому он меньше всего хотел бы рассказывать о ночном происшествии, так это милиции.

– Тогда я нашим ребятам скажу, – настаивал Антон. – Нужно же принимать меры!

– Ладно, я подумаю.

Кирилл решил не спорить, чтобы не вызывать ненужных подозрений. Муромцев и так, похоже, думает о нем черт знает что! В последнее время он как-то странно смотрит на Кирилла, а когда их взгляды встречаются, то поспешно отводит глаза. Дубровин и сам вел бы себя точно так же, если бы с кем-то происходило то же, что и с ним. Одни только телефонные звонки от всяких ненормальных чего стоят! А эти «посиделки» на лестнице у его квартиры? И как только соседи терпят! Взять хотя бы вчерашнее! Такое чучело визжащее увидеть в темноте, да еще если оно вдруг за ноги схватит – инфаркт или инсульт обеспечен! Неудивительно, что Муромцев на него косится. Любой бы на его месте волновался.

Обдумывая разговор с Антоном, Кирилл решил побриться. Все-таки женщина придет. Придет ли? Ему хотелось, чтобы она пришла.

Бритье оказалось нелегкой задачей. Ему и так эта процедура давалась с огромным трудом: щетина вырастала жесткая, непослушная, и никакие бритвы, в том числе и знаменитые разрекламированные, не могли с ней справиться. А теперь еще добавились ссадины и припухлости.

Стоя у зеркала, чертыхаясь и ругаясь, Кирилл кое-как побрился, потратив на это почти двадцать минут. И в это время раздался звонок в дверь. Ему сразу стало жарко. К сердцу прихлынуло давно забытое чувство восторженного волнения, от которого перехватило горло.

«Что это со мной? – подумал Дубровин, стараясь унять внутреннюю дрожь. – Ведь она даже не в моем вкусе! Обыкновенная, не очень стройная, даже некрасивая, в том смысле, в каком я раньше понимал красоту. Во всяком случае, до Леонтины ей далеко».

И тут же он удивился, что никогда не ожидал Леонтину с таким волнением, с таким замиранием сердца, с такой надеждой неизвестно на что…

Клавдия тоже чувствовала себя неловко. Ей явно было не по себе. Первый раз в жизни она входила в жилище одинокого мужчины, одна, без подруги, без компании – не на вечеринку, а просто так.

– Разрешите?

Она не сразу поняла, что Кирилл хочет помочь ей снять пальто. За ней тысячу лет никто не ухаживал; она забыла, что это такое. Клавдия еще больше смутилась, запуталась в рукавах и чуть не расплакалась. От обиды за себя, за все, чем она была так жестоко и незаслуженно обделена в жизни. Впрочем, почему – незаслуженно? Наверное, она сама, сознательно или бессознательно, ограничивала себя во всем, считала, что она ничего хорошего не достойна. Как она сама относилась к себе? Страшно вспомнить! Так какие она имеет основания обижаться на других?

Клавдия робко улыбнулась и подняла глаза на Кирилла.

«Какая она милая», – подумал он.

«Он совсем не выглядит больным и несчастным», – подумала она.

Между ними пробежал слабый теплый ток. Оба почувствовали это, и оба по-разному. Клавдия начала ругать себя и обвинять в распущенности. Кирилл испытал досаду и недоумение: что он нашел в этой женщине? При безжалостном свете дня она не казалась такой загадочной, как вчера в «Охотнике». Было видно, что ей за тридцать, что ресницы и брови у нее неяркие, бледно-русые, косметики мало – чуть-чуть подкрашены глаза и губы, – а фигура далека от совершенства. Но все вместе очень привлекательно, даже неправильность черт: великоватые губы, непослушные волосы… Это и удивляло, и раздражало Кирилла. Неужели такое все-таки бывает? Любовь…