Краткая передышка позволила мне повнимательнее разглядеть своего собеседника. Он не просто устал. Лицо осунувшееся, глаза покрасневшие, явно от недосыпания, кожа бледная. Однако элегантный штатский костюм сидит на нем как влитой и выглядит так, будто только что из-под утюга. Белая сорочка тоже совершенно свежая, и галстук аккуратно повязан и нисколько не сбит на сторону. Но отвлекаться не стоит. Надо продолжать:

– Мне достоверно известен только один канал, по которому утекали золотовалютные ценности на Запад в двадцатом году. Это канал, обнаруженный по делу Гохрана, – Александрова, Пожамчи, Шелехеса. Курьер, представляющий группу, также сплавлявшую ценности на Запад, весьма вероятно, пользовался и тем же каналом. И это выводит нас на фигуру тогдашнего торгпреда в Эстонии Гуковского, к сожалению, покойного. Кстати, я не говорил бы о деле Гохрана исключительно в прошедшем времени. – И опять вижу едва заметную мимику на лице Дзержинского как реакцию на эти слова. – Возможно, утечки оттуда шли не только по вскрытым в двадцать первом году каналам. Поскольку в расхищении фондов Гохрана участвовали высокопоставленные лица, под прикрытием крайне небрежно документированной выдачи ценностей этим лицам к гохрановскому источнику мог присосаться кто-то еще.

– Кто же, по-вашему? – Феликс Эдмундович не очень-то доволен сказанным мною. – Вы думаете, что следствие нами не было доведено до конца?

– Не мне об этом судить, но состояние отчетности в Гохране тогда было таковым, что даже определить объемы выдач ценностей по запискам «сверху», а также установить точные размеры хищений, произведенных оценщиками, было попросту невозможно. Тут главный вопрос в другом…

В этот момент на столе Дзержинского требовательно звонит телефон, заставляя меня напрячься от неожиданности. Хозяин кабинета снимает трубку, и я слышу половину диалога:

– …

– Добрый вечер.

– …

– Непременно!

– …

– Нет, не сейчас. Завтра с утра, в Управлении.

– …

– До свидания. – И телефонная трубка возвращается на место. – Так в чем же вы видите главный вопрос? – настойчиво спрашивает председатель ОГПУ, не упуская нити прерванного разговора.

– Кто в Советской России мог организовать до начала двадцатого года широкомасштабный вывоз золотовалютных ценностей за рубеж и размещение их в швейцарских банках? Белые? Не в нашем случае, ибо курьер использовал связи среди советских работников. Коминтерн? Нет, ибо для таких операций у него были собственные «окна» за границу, и не было необходимости устраивать авантюру с прорывом под прикрытием вылазки «зеленых». Мы имеем дело, вероятнее всего, с конспиративной группой в нашей среде, но такой, которая не могла воспользоваться «окнами» и «тропами», организованными, например, Коминтерном или ВЧК, – показываю на своего собеседника пальцем.

– К чему вы клоните? – Дзержинский начинает проявлять нетерпение.

– Мне известна только одна группа, которая подпадает под указанные признаки. Возможно, могут найтись и другие, но мне известна только одна, и то – предположительно. Можно назвать ее остатками группы Свердлова, – пристально слежу за реакцией своего собеседника.

– При чем тут Яков Михайлович? – Феликс Эдмундович мрачнеет. Знает что-нибудь не слишком приятное? Или недоволен утечкой сведений? Все возможно…

– Сам Яков Михайлович, вероятно, тут как раз ни при чем, – спешу немного успокоить Дзержинского. – Но история, как мне известно, приключилась такая. В восемнадцатом году, когда Советская Россия съежилась до одной двенадцатой Российской империи, Политбюро поручило Свердлову организовать за рубежом условия для нелегальной работы на случай нашего поражения в Гражданской войне. Была создана группа, которая готовила в Европе конспиративные квартиры, подложные документы, счета в иностранных банках. К двадцатому году надобность в этой работе отпала, и вся налаженная конспиративная техника вместе с валютными фондами была передана Коминтерну.

Есть у меня, однако, подозрения, что некоторые участники этой группы могли оказаться нечисты на руку. Вероятно, именно они после передачи конспиративных каналов под контроль коминтерновским товарищам как раз и вынуждены были импровизировать с посылкой курьера через границу.

Условия нелегального вывоза ценностей за границу и реализации их там были таковы, что строгой финансовой отчетности по таким операциям в принципе не могло быть. Кроме того, сам Яков Михайлович умер в девятнадцатом, погибли от тифа или в Гражданской войне и некоторые товарищи из его группы. Так что концы тут отыскать крайне трудно. – После столь напряженного монолога мне вновь требуется передышка.

– Откуда вам известно о поручении Политбюро? Это ведь совершенно секретное решение! – Голос Феликса Эдмундовича стал жестким.

– От самого Старика, – небрежно пожимаю плечами. Блеф? Да, тот же блеф, что прокатил с Троцким. А ты поди проверь! – Я узнал о готовящейся операции даже раньше, чем Свердлов. В наше поражение мне не верилось, но следует считаться с неизбежными на войне случайностями. Поэтому посоветовал Ильичу поручить это дело группе молодых образованных товарищей, владеющих языками, но практически неизвестных по своей работе в партии, поставив их под негласный контроль ВЧК. Ведь если строить конспиративную технику на старых партийных связях, то за эту ниточку в первую очередь и потянут. Мне тогда показалось, что он согласился. Однако, – вздыхаю, – в Политбюро решили иначе. И по составу группы, и по методам контроля – тоже.

Дзержинский встречает мои слова то ли с недоверием, то ли даже с каким-то подозрением. Ожидаемая реакция, и ее надо преодолеть:

– Теперь, Феликс Эдмундович, из моих отношений с Владимиром Ильичом уже можно не делать особой тайны. Была у нас договоренность, еще до войны, что внешне мы с ним порываем отношения – даже ссору в Брюсселе для этого разыграли, – а на самом деле он будет использовать меня для анализа острых ситуаций, чтобы иметь взгляд человека, так сказать, со стороны. И, как видите, – на моих губах появляется усмешка, – нашей конспирации никто так и не раскрыл.

– Хорошо, пусть так… – тянет Дзержинский. – Но давайте вернемся к делу. Вы что-то хотите еще добавить к вашей версии?

– Разумеется, – киваю ему в ответ. – Остаются еще два принципиальных вопроса. Первый – кто автор письма? Мне известен человек, который подходит под имеющиеся признаки. Он был связан с зарубежными финансовыми операциями тогда, когда было написано это письмо, – и связан с ними до сих пор. Сейчас он возглавляет ARCOS Banking Corporation Ltd. Его партийный псевдоним совпадает с подписью автора письма – Андрей. Это – Александр Александрович Квятковский.

– Квятковский? – переспрашивает мой начальник. – Вы, случаем, не из-за своих личных конфликтов в Лондоне хотите приплести его к этой истории?

Гляди-ка, он и такие детали в уме держит. Да, «железному Феликсу» палец в рот не клади.

– Действительно, у меня с ним сложились очень плохие отношения – зачем отрицать очевидное? – и, полагаю, не без оснований. Однако я не собираюсь его никуда приплетать. Считаю лишь, что совокупность обстоятельств располагает к тому, чтобы эта версия была проверена, и только.