— Не-а, — признался я.

Кажется, Зиновьев был приятно удивлен моей честностью. Впрочем, я всегда придерживаюсь идеи, что, когда нечего сказать, удобнее всего говорить правду. Правда, как ни странно, после нескольких перевертышей может оказаться лживее любого вымысла. Например, я честно признаюсь девушке: я тебя люблю. А теперь пусть она попробует догадаться: люблю или лгу.

И опять щекастый не ушел просто так. Пощелкав в воздухе маникюром, заметил с ленцой:

— Ах да, вот еще что… Если ты передал груз своему приятелю Михальцову, то это зря. Не хотелось бы лишний раз напрягать человека…

— Эй, друг, — позвал я молчаливого мужичка в олимпийке, который то выходил, то неизвестно зачем заглядывал в камеру, как будто не верил, что я все еще сижу на месте.

Почему я назвал его другом? Есть у меня знакомый инспектор в «восьмерке» — это в Новосибирске такая зона, очень популярная. Он там проработал лет тридцать и теперь любит повторять: «Треть жизни я провел за решеткой, выходит, десятка. Да я в тюрьме просидел больше, нежели иной уголовник!» Адская прислуга, как ни крути, тоже проводит много времени на работе, то есть, опять же как ни крути, в аду. Так кто же он мне после этого, если не друг по несчастью?

— Эй, друг, — сказал я. — А туалет в вашем заведении имеется?

— А тебе зачем? — задал он неожиданный встречный вопрос.

— Мне уже все равно. Я за вас беспокоюсь. Убирать же придется, опять же дышать…

То ли у них технология не отработана, то ли мужик попался странный. Как же не странный, если на пороге третьего тысячелетия наряжается по моде семидесятых? Некоторое время он соображал, а потом решился.

С предосторожностями, с участием многочисленной охраны незнакомого обличья по длинному коридору с яйцеобразным потолком меня сводили в нужное место и благополучно вернули обратно к креслу с наручниками…

По ходу движения я миновал четыре закрытые бронированные двери и одну вонючую рекреацию, вдоль трехметрового фасада забранную квадратными ячейками толстой решетки…

Я не поверил своим глазам! Такое странное недоверие посетило меня впервые…

…Недавно «Микрофорум» — ото такая новосибирская радиопрограмма — проводил опрос местных жителей насчет того, что они думают про конец света. Одна тетенька сообщила, что конец света уже наступил, просто не все его заметили. Не знаю, что она имела в виду — то ли цитировала шведского философа-мистика Сведенборга, то ли намекала на крушение социалистической системы ценностей и что зарплату перестали давать. Если имелся в виду швед, тогда это круто. Вот и сейчас в моей голове произошло мгновенное вращение клеток, и на миг показалось, что жизни в окружении «Фордов», «Люгеров», сотовой связи и фаст-фуда вовсе не было, или, вернее, привиделась она мне в виде короткого сна. Зато всегда был четырнадцатый век антисептики, вшей и кровоточащей коросты на коже…

Из-за оранжевых от ржавчины и своеобразного освещения прутьев ко мне тянули руки педикулезные узники испанской инквизиции в отвратительных рубищах. Вру, не знаю я, что такое рубища, и рук они не тянули, просто вспыхнула в сознании такая картина…

…В рекреации за решеткой жили своей странной загадочной жизнью и на прохожих, то есть, в частности, на меня, внимания не обращали трое обросших человеческих существ невнятного пола в одеждах, кои я иначе и назвать не могу, как рубищами. Они как будто собрались возле невидимого костра, от их поз и заросших лиц веяло даже не испанской инквизицией, а кайнозойской эрой и мамонтами.

То, несомненно, копошились узники странной тюрьмы. Сколько они просидели? Год? Пять лет? Почему их держат так долго? Из-за потенциальной ценности? Может, это отпрыски местных Ротшильдов, и в данный момент с родственниками согласовывается сумма выкупа? Тогда почему держат в столь откровенном помещении? Если бы мне по какому-нибудь кошмарному стечению обстоятельств довелось обзавестись личной тюрьмой, я бы соблюдал примитивные правила конспирации, шифровался. А эти сидя¥ у всех на виду. Для пущего устрашения случайных посетителей?

И без того в тени виселицы сиделось не сладко, но после увиденной картины стало совсем нехорошо. И еще раз я повторяю сам для себя: смерть — не самое страшное из того, что может изобрести жизнь.

Где же это у нас в Новосибирске могут быть такие подземелья? Может, под новыми элитными домами, что десятками плодятся в центре города с максимумом сопутствующих удобств — и кафе тебе, и парикмахерская, и гараж, и подземная тюрьма, то ли для тебя самого, то ли для твоих бывших приятелей, партнеров по бизнесу… Вряд ли новый дом. Постройка выглядит древней, более, чем солидной. Кому бы сейчас пришло в голову тратить кирпичи и цемент на овальные потолки? Скорее, это где-нибудь в Колывани, хотя бы под мужским монастырем…

Однако же, размах предприятия не может не изумлять. Вот что значит настоящая мафия! Вот что значит быть племянником самого главного местного заместителя! Я всегда знал, что главные воры — это не те, кто в трамваях с заточенной монеткой ездят, и не те, кто, собираясь на дело, утюгом разглаживают шапочки с прорезями для глаз, а совсем другие граждане нашей великой Родины. Главные воры выступают с голубого экрана и посещают племсовхозы с целью наладить и улучшить, чтобы всем нам жилось еще лучше. Чтобы в каждый дом проник запах вареного мяса…

Чем, кстати, воняет? Как раз мясом. Может, это местные палачи обваривают узников кипятком из ковшика? Или у них прямо здесь и столовая имеется?

Так вот, говорю, дело поставлено со вкусом — законспирированный информационный центр, подземная тюрьма, профессиональная группа захвата, не меньше взвода молчаливых бойцов, разветвленная сеть информаторов, команда аналитиков — до сих пор понять не могу, где я лопухнулся и как они меня вычислили. И даже про Михальцова им известно. Неужто и милый мент со стажем Владимир Антуанович работает на эту бригаду? А эта странная фраза — «не хочется лишний раз напрягать человека»… Это значит, что я и Антуаныча подставил?.. Что они с ним могут сделать? Убить? Ограбить? Запугать? Убить и ограбить Антуаныча можно, хотя и с трудом. А запугать нельзя. Хотя смотря чем пугать…

В тени виселицы мой безупречный внутренний хронометр начал барахлить. Главное, непонятно, сколько времени я провел без сознания. По идее от удара по голове я мог очнуться уже через десять-двадцать минут. За это время меня должны были уложить в транспортное средство, доставить сюда, неизвестно куда, приковать к креслу… Двадцати минут мало, если, конечно, мы все находимся не под самым домом Самаковского.

Я осмотрел руки, но следов от укола не обнаружил. Впрочем, эти дела и внутримышечно можно вводить.

Так или иначе, если выделить на беспамятство час, тогда сейчас время файв о клока. И действительно, можно было бы чего-нибудь перекусить. Перед смертью. Но сначала энергично пройтись, чтобы размять уставшие от неподвижности члены.

Я совсем уж было собрался напроситься в туалет во второй раз, но тут позывы прекратились, ибо в сопровождении олимпийца в камеру вошел и вновь вольготно расположился под виселицей крупнощекий Зиновий.