– Пытки?! – возопил Лео.

Хамелеон торопливо раздулся до размеров небольшого дирижабля, по габаритам которого горели неугасимым гневом полтора десятка глаз.

– Именно. Лейтенант!

О. встрепенулся и вытащил инфрамет. Дирижабль прикинулся корявым человеком-пеньком с ветвистыми конечностями.

– Лейтенант! – взмолился Лео, заламывая руки.

– Это гуманная пытка, – не слишком уверено сказал О. и направил черный цилиндр на кошмар.

Пытка получилась даже слишком гуманная. Хамелеон хихикал, прыскал, приседал, подскакивал, хватался за бока (чтобы лучше хвататься, он отрастил себе три пары боков и шесть пар рук).

– Ой, не могу, ха-ха-ха, ой, хи-хи-хи, ой, щекотно!

Георг вяло махнул рукой. О. выключил инфрамет.

– Ох… – кошмар-пенек утер пальцами-листочками глазки-сучки, – Ну спасибо вам, добрые люди, потешили… Ну теперь все скажу, ничего не утаю… Чего знать-то хотели?

– Я хочу знать все, – полицейский с треском откинулся на спинку стула, – об ужасе по имени Омордень.

– Омордень… Омордень, – забормотал Хамелеон, – кажется, такой? Или такой? Нет скорее такой…

На месте пенька стали одна за другой возникать жуткие твари. Полицейские отшатнулись, инстинктивно хватаясь за оружие. Лео, наоборот, подался вперед и радостно взвизгнул:

– Минуточку! Не так быстро! Сейчас я возьму бумагу!

Коллекционер схватил со стола листок и выдернул из-за уха карандаш.

– Вы можете вернуться на два экземпляра назад? К тому, с рогами вместо глаз? Спасибо… Невероятно! Это же Вызверг Многомордый! Вымерший вид!

Зверюга, которая напоминала диплодока с сотней маленьких зубастых головок, торчавших на тонкой шее, словно початки кукурузы на стебле, встала на задние лапы и хором заревела.

– Феноменально! – Лео стремительно делал набросок. – А теперь, умоляю, в профиль, пожалуйста! Ах ты, моя прелесть!

– Э! – подал командный голос Георг. – Вообще-то у нас тут допрос.

– Да-да, – отозвался старичок, – обязательно! Вызверг… надо же… А еще какого-нибудь вымершего?

Хамелеон наклонил головастый стебель, задумавшись, и обернулся худой дамой в оборванном, с черными подпалинами, но аристократическом платье. На бледных впавших щеках дамы пылал болезненный румянец.

– Чума Ходячая! – ахнул Лео. – Ведущий кошмар XVI века! Головку чуть вправо, пожалуйста, да, вот так, плечико назад, бедро вперед, и не двигайтесь, я вас сейчас зарисую! Нет, я лучше вас сфотографирую!

– Только без вспышки, – жеманно сказала Чума Ходячая.

Георг посмотрел на Мари. Много чего было в этом взгляде: и сожаление о невозможности достать пистолет и прикончить коллекционера, и грусть по поводу невозможности отдать Мари приказ прикончить коллекционера, и тоска от невозможности прикончить коллекционера каким-либо другим способом… Девушка решила не углубляться в визуальный анализ проблем шефа, а воспринять взгляд как руководство к действию. Для начала следовало прикончить… то есть нейтрализовать безумного старикашку.

– Лео, а вы в курсе, что ваше коллекционирование только что потеряло всякий смысл?

Коллекционер уронил фотоаппарат.

– Потрудитесь объяснить, – голос старичка дрогнул.

– Поскольку у вас теперь есть Хамелеон, который может принять облик любого кошмара, остальные экспонаты уже не нужны. И добывать новых больше незачем.

Видели вы когда-нибудь человека, главная мечта которого сбылась? Не просто сбылась, а внезапно сбылась? Дело всей жизни которого вдруг, ни с того ни с сего, оказалось завершенным? Если вы полагаете, что такой человек будет лучиться счастьем, то посмотрите на Лео. Посмотрите внимательно и запомните его таким. С большими круглыми глазами, широко открытым ртом, упавшими руками, согбенной спиной и шаркающей походкой, которой собиратель потерявшей смысл коллекции покинул кабинет с целью удавиться.

– Лейтенант, – скомандовал Георг, – ступайте за ним, проследите, чтобы не случилось худшего. Я имею в виду выпускание монстров из клеток. Продолжайте, курсант Мари.

Девушка повернулась к Чуме Ходячей.

– Хамелеон, а каким вы были раньше?

– Раньше? – удивилась болезнетворная аристократка. – В смысле, до того, как я был вот этим? Или этим? Или тем?…

– Нет, какой вы на самом деле?

Кошмар перестал жонглировать внешностью и задумался.

– Вот такой я… – Хамелеон неуверенно принял облик большой дубинки с маленькими ручками-дубиночками, – кажется…

– Кажется! – безжалостно подтвердил Георг. – Это не ты, это Котовал.

– Тогда вот…

– А это Переплох. А это Гигаланция. Ну а это вообще Тырехвать. Допрыгался, уважаемый? Себя не помнишь?

– Да нет же, нет! – запротестовал Хамелеон. – Я вспомню! Я… сейчас… Я, наверное…

«Пора», – решила Мари.

– Почему Омордень именно под той школой лежбище устроил?

– А где же еще… – рассеянно произнес кошмар, напряженно думающий о своем изначальном облике. – Место-то прикормленное…

– Прикормленное? – Мари глянула на инструктора, тот пожал плечами. – Кем прикормленное?

– Да теткой одной местной…

– Учительницей?

– Ну да… Ай! – спохватился Хамелеон и замахал хваткими кулачками. – Я ничего не говорил!

– Поздно! – провозгласил Георг с донельзя довольным видом. – Уже сказал! Начал колоться, теперь не отвертишься! Сейчас ты мне все выложишь – и что ел на завтрак, и что пил под липой, и что пел под гитару…

– Шеф, – заторопилась курсантка, – а давайте, пока вы будете все это выяснять, я прикормленное место осмотрю? Вдруг что?

– Давай, – милостиво разрешил шеф и направил настольную лампу на Хамелеона, от растерянности растерявшего все признаки Тырехватя, и теперь похожего на бесформенную амебу. – Итак, начнем с простого. С простейшего, если хочешь. Где ты был с восьми до одиннадцати?…

В школу над подвалом Мари пришла задолго до первого урока, но не первой. Ранние ученики уже носились по коридорам, оглашая их радостными воплями. Девушка двинулась вдоль стены, избегая столкновений с малышней и старательно прислушиваясь, – к чему, она не смогла бы сказать. Из дверей, открытых в еще пустые кабинеты, доносилась только тишина.

Мари увернулась от погони девочки с одним огромным бантом на голове за мальчиком со вторым огромным бантом в руке, миновала очередную дверь и остановилась. Что не так?

Дверь как дверь, так же, как и другие, открытая в пустой кабинет, откуда веяло точно такой же тишиной пустого помещения… Нет, не такой же! Другой тишиной.

Курсантка сделала шаг назад. Кабинет не был пуст. За партами неподвижно сидели три десятка первоклассников. Руки сложены перед собой, глаза опущены, рты закрыты.