Я любила его больше всех.

Матерям не полагается так говорить. Но это правда. Я родилась на свет, чтобы любить Тома Гудвина.

В дверь звонят. Я стараюсь игнорировать звонок. Мой диван – как спасательный плот, внешний мир – кишащее акулами море. Схватив плед, я укрываюсь с головой, надеясь, что придет сон и поможет мне продержаться до вечера, а там я наконец смогу переодеться в пижаму и скользнуть в успокаивающую темноту ночи. Я смогу съесть тост, выпить чашку чая и включить телевизор, чтобы нарушить тишину, воцарившуюся в этом большом старом доме. Иногда по ночам я воображаю, что Том все еще здесь. Я делаю вид, что встала и готова еще раз помассировать ему икру, которую свела судорога, или дать еще глоток воды. Те мгновения, которые у нас были в предрассветные часы, теперь кажутся невообразимо роскошными, те украденные мгновения – он и я против всего мира.

– Сейчас приду, любовь моя, – шепчу я в пустом доме. – Сейчас тебе станет лучше.

В дверь снова звонят.

– Лучше ты открой, Том, – шепчу я и закрываю глаза.

ЛЮСИ

НАСТОЯЩЕЕ…

Уже темно, когда я слышу, как поворачивается в замке ключ. Нетти и Патрик ушли, дети спят, а я сижу на диване, ничего не слушаю, ни на что не смотрю.

– Олли? Это ты?

Я слышу, как ключи падают в чашу, а потом он появляется в гостиной. Он падает на диван, откидывает голову на подушку и закрывает глаза.

– Что случилось? – спрашиваю я.

Он не открывает глаз.

– Меня допрашивали.

– О чем?

– Обо всем.

– Олли…

Он открывает глаза.

– Честно говоря, они допрашивали меня обо всем. Что я делал в день смерти мамы, в каких был с ней отношениях. Они спрашивали о моих отношениях с Нетти, моих отношениях с тобой. Как обстоят дела у меня в фирме.

Я хмурюсь.

– У тебя в фирме? Почему их это волнует?

– Очевидно, они узнали, что дела идут скверно. Они получили все наши отчеты о прибылях и убытках. Долг – весьма весомый мотив кого-то убить.

– Но ты же не извлек выгоду из ее смерти!

– Но я не знал, что не получу наследства… как мне любезно указала Джонс.

– Диана собиралась тебе сказать.

Олли смотрит на меня недоуменно:

– Что?

– Я имею в виду… она должна была. Уж конечно, Диана о таком сказала бы.

Олли пожимает плечами:

– Честно говоря, понятия не имею. – Лоб у него собирается морщинами. – В участке я видел Эймона. Его тоже допрашивали.

– Из-за смерти твоей матери?

– Вероятно. Кто знает? – Олли в изнеможении откидывается на спинку дивана. – Люси, можно тебя кое о чем спросить?

– Да.

– Ты думаешь, это я убил маму?

Я смотрю на него, на каждую до боли знакомую частичку: черты лица, изгиб подбородка, преданные карие глаза…

– Нет. Но я думаю, что ты лжешь о чем-то. И я хочу, чтобы ты сказал мне, в чем дело.

ЛЮСИ

ПРОШЛОЕ…

Я никогда не верила в судьбу или в предчувствия, но, проезжая по Бич-роуд, вдруг испытываю внезапное желание навестить Диану. На самом деле я принимаю решение так быстро, что чуть не сбиваю велосипедиста на внутренней полосе – с предсказуемым результатом: он грозит мне кулаком.

– Извините, – шепчу я, и он показывает мне средний палец.

Я сворачиваю на подъездную дорожку к дому Дианы. Ей не понравится, если я появлюсь без предупреждения, но после похорон Тома я постоянно о ней думаю. Ей, наверное, одиноко в том огромном пустом доме. Я пару раз просила Олли позвонить ей, и он звонил. «Судя по голосу, с ней все в порядке, – сообщал он каждый раз. – Может быть, она немного угнетена, но это ожидаемо».

Убедительно. Но это не значит, что ей не нужен друг. Если меня вообще можно считать другом.

Я нажимаю кнопку звонка. Когда ничего не происходит, я толкаю дверь.

– Эй? – кричу я. – Диана? Это Люси.

Я нахожу ее в кабинете, она лежит пластом на диване.

– Диана? – окликаю я, но она даже не поднимает голову от подушки.

И я начинаю понимать. Произошло что-то очень, очень плохое.

Диана смотрит в окно моей машины, как в трансе. На ней обычная ее одежда: темно-синие брюки, белая блузка, нитка жемчуга, но одежда выглядит помятой, как будто она носила ее вчера, сняв, бросила на пол, а утром надела снова. Кроме того, на ней черные кроссовки, а не открытые туфли-лодочки или балетки, волосы с одной стороны свалялись (наверное, с той, на которой она спала), и она даже не потрудилась их расчесать. С тех пор как села в машину, она не произнесла ни слова, даже не прокомментировала крошки от печенья, которые я смахнула с сиденья, прежде чем ее усадить.

– Ты в порядке, Диана? – спрашиваю я, когда мы останавливаемся на светофоре.

Она смотрит в сторону от дороги, на пляж, на серферов, мелькающих на горизонте Брайтон-бич, но у меня такое чувство, что она ничего не видит.

– В порядке, – говорит она, когда проходит достаточно времени, чтобы я решилась повторить вопрос.

Я предложила позвонить Олли («Нет, он слишком занят на работе») или Нетти («В последнее время ее беспокоят только дети!»), но, похоже, она вполне довольна, что я рядом. Она твердит, что не больна, но она явно нездорова. Поэтому я везу ее к семейному врачу, доктору Пейсли.

Но когда я въезжаю на стоянку, Диана по-прежнему не двигается.

– Ладно, – говорю я фальшиво веселым тоном, от которого мне самой хочется съежиться. – Вот мы и приехали.

Наконец она пошевелилась, но двигается она медленно, как старуха. Она идет прямиком в приемную и садится, оставив меня договариваться в регистратуре. Это не та Диана, которую я знаю. Она подавлена с тех пор, как умер Том, но сегодня она кажется почти ребенком. С ней такой гораздо легче справляться. Но я не хочу с ней «справляться». Видеть человека, так умеющего владеть собой и ситуацией, настолько… беспомощным – огромный шок.

Переговорив в регистратуре, я сажусь рядом с ней и жду. Диана берет журнал, который я ей предлагаю, но не открывает его. Я свой тоже не открываю. Когда через несколько минут ее вызывают, я спрашиваю:

– Хочешь, я пойду с тобой?

Она пожимает плечами, что я расцениваю как согласие.

На вид доктору Пейсли лет пятьдесят пять, она пухленькая и улыбчивая и одета в яркую тунику. Очевидно, Диана лечится у нее уже много лет.

– Привет, – говорит она, садясь за стол. Она поворачивается к нам лицом и протягивает мне руку. – Я Рози. Приятно познакомиться. – Она снова переводит взгляд на Диану: – Я слышала о Томе, Диана. Соболезную твоей утрате.