Он слушал меня, и в его глазах появился огонек надежды.

Я дотронулась до его руки.

– Если тебе сейчас трудно говорить о своей маме, давай повременим, – предложила я. – В конце концов, можно поговорить еще о чем-то.

– Нет, – решительно покачал он головой. Надо найти того, кто это сделал. Понять почему.

– Если мы поймем почему, – улыбнулась я, – это будет уже шаг в его сторону. Вот и давай попробуем поискать это «почему».

– Я его убью, – тихо пообещал Никита. – Как только я его найду, я убью его…

– «Пепел Клааса стучит в мое сердце…» – проговорила я задумчиво. – Ох, какое знакомое состояние. Желание покарать подчиняет себе все другие чувства, даже любовь. Так хочется мести, что дыхание становится учащенным, в глазах темнеет. Знать бы только кому… Убийце? Нерадивым врачам, не справившимся со своими прямыми обязанностями? Или самому Господу Богу? Последнее самое глупое, не правда ли?

Я говорила спокойно, размеренно, без истерик, без надрыва. В отличие от меня, он был совершенно одинок, и, кроме меня, никто не собирался ему помочь.

– Я понял, про что ты говоришь, – довольно мрачно усмехнулся он. – Ты боишься, что жажда отмщения затуманит мой разум настолько, что я и сам превращусь в чудовище? Нет, я постараюсь остаться человеком, насколько это возможно в таком мире…

– Да не настолько этот мир и плох, если в нем оказалась пара-тройка мерзавцев, – проворчала я. – Не думаю, что они способны существенно изменить его в худшую сторону.

Я налила ему кофе.

– Спасибо, – поблагодарил он меня. – Теперь я готов. Давай начнем. Только – с чего?

– Начнем издалека, – сказала я. – С твоей бабушки…

Он вздрогнул.

– С бабушки? А это обязательно?

– Обязательно, – нахмурилась я. – И давай договоримся сразу, что я не прошу тебя описывать мне мать в розовых красках. Если мы с тобой хотим найти истину, нам придется иногда быть безжалостными. Пойдет?

– Пойдет.

– То, что отношения между бабушкой и твоей матерью оставляли желать лучшего, я поняла.

– Ты слишком мягко выразилась. Моя мать просто ненавидела бабушку. Она старалась изолировать меня от нее, особенно после гибели отца.

Да уж, ну и женщины! Это до какой же степени надо друг друга ненавидеть, чтобы даже общее горе не могло сблизить этих женщин?

– И ты не в курсе, почему эта странная междуусобица у них разгорелась?

– Скорее я бы назвал это войной Алой и Белой розы, – фыркнул Никита. – Длилась-то она целую вечность, мне кажется. Догадки у меня, конечно, были. Ну, во-первых, мама была из «пролетариев». Ее дедушка руководил какими-то расстрелами даже. А бабушка была наоборот – чистой воды аристократия. Она, правда, воспитывалась куда в более скромных условиях, чем мама, потому что росла у своего дяди, священника. Так что в основе их сложных взаимоотношений лежала все та же пресловутая «классовая» несовместимость. Но и это не все. Я тогда был еще совсем мал, и многое оставалось за гранью моего понимания, а чему-то я вообще тогда не придавал особого значения. Но одну их ссору я запомнил очень хорошо.

На минуту он задумался, погрузившись в прошлое, но быстро очнулся и продолжал:

– Пожалуй, это была наша последняя встреча. То есть не встреча – меня тогда даже не выпустили из моей комнаты. Я слышал только их разговор… Бабушка приехала внезапно. Мама в тот день ждала кого-то из друзей. Настроение у нее было безоблачным – она наряжалась, пела и вообще мало походила на убитую горем вдову. Когда в дверь позвонили, она побежала открывать и разочарованно протянула:

– А, это вы… Ну что ж. Проходите.

Это было сказано таким тоном, что никаких сомнений относительно ее чувств не оставалось. Я не помню, чем я в тот момент занимался, но уж точно не уроками, и страшно удивился, когда моя мать, постоянно пилившая меня даже за самое невинное детское вранье, в ответ на бабушкин вопрос обо мне сообщила, что меня, видите ли, нет дома, я учу уроки у своего одноклассника.

«Я хочу его увидеть», – сказала бабушка. «А я этого не хочу. В конце концов, вы же не хотите признать Никитку сыном Дмитрия, пытаетесь убедить всех, что я попросту женила на себе вашего сына нечестным путем, так не лучше ли вам оставить меня в покое? Я ведь все равно не собираюсь помогать вам. Простите, Антонина Ивановна, но ни вы, ни ваш второй сын меня совершенно не волнуете. Помочь вам я бы не смогла, даже если бы у меня появилось подобное желание».

«Я и не прошу тебя об этом, – тихо сказала бабушка. – Я просто хочу увидеть Никиту». – «А я вам повторяю, что вы его не увидите никогда. Даже если я умру».

Бабушка что-то сказала очень тихо – она вообще говорила негромко, а теперь я и вовсе не смог услышать эту фразу. Но мама… Она тогда меня так неприятно поразила, что я до сих пор помню визг, отвратительный, истеричный, ее голос, ставший вдруг таким гнусавым, как будто у нее гайморит… И то, что она кричала, было набором непристойностей. «Вы осуждаете меня, а сами? Разве вы можете считаться порядочной женщиной? Вы, которая вышла замуж за уже женатого человека?! Как вам позволяла ваша нравственность жить с двоеженцем?»

– Что? – подскочила я. Вот это Баринов, а?

– Бабушка тогда ответила ей, чтобы она не совала свой длинный нос в чужие дела, и вообще – ей никогда этого не понять ее кургузым умишком. И тогда мать заорала: «Вон! Вон! Убирайся из моего дома, старая ведьма! Катись к своему сыночку и никогда больше не переступай этого порога, раз мы тут такие кургузые!»

После этого я не видел бабушку. А не так давно произошло что-то странное. Мама съездила в Германию. Кажется, она там познакомилась с какой-то женщиной, которая входила в их туристическую группу и пыталась там кого-то найти. Но после того, как она приехала обратно, она вдруг меня бесконечно удивила тем, что сама позвонила бабушке и попросила прощения за все. Мама как раз собиралась к бабушке в гости, когда нам стало известно, что бабы Тони больше нет. Вот такая история… Почему мама переменилась – известно одному Господу Богу.

«И той даме, которая поведала ей нечто интересное об Антонине Ивановне Бариновой», – усмехнулась я. В чистые чувства Татьяны я не верила.

Дверь скрипнула. Ларчик и Воронов стояли на пороге и смотрели на нас, как мы вольготно расположились возле компьютера.

Кстати, о компьютере… Я вспомнила то, что меня так бесконечно удивило.

– Прежде чем я передам в ваше распоряжение господина Баринова, можно поинтересоваться, что там за история с дневником Антонины Ивановны? Он был в розовой папке, которую у нас увели? И что означает фамилия «Потоцкий» с тремя вопросительными знаками?

Кажется, я удивила Ларчика. Уже второй раз – ура, ура, ура…

– А почему тебя вдруг заинтересовал дневник?

– Он пропал?

– Естественно. Вместе с папкой.