… Осада столицы Крита Кандии вошла в историю войн как самая долгая и изнурительная осада: она длилась двадцать два года…

* * *

Исмаил никогда раньше не видел моря. Сын крестьянина, попавший еще мальчиком в султанский дворец, за его неприступные стены после деревенской вольницы, Исмаил даже не представлял себе, что есть на свете никому не подвластная стихия. Что море – это такая огромная сила, которая лучший османский парусный корабль раздавит, как гнилой орех, а люди для грозного морского бога – это вообще ничто. Он их даже не замечает.

Страха в нем не было, давно уже Исмаил победил свой страх перед смертью. Даже письмо Фатьмы-султан его сначала не расстроило. Госпожа писала его не сама, но, глядя на безупречные ровные строчки, выведенные рукой ее любимой рабыни, Исмаил представлял себе, как эти слова выговаривают бархатные губы Фатьмы, а в ее огромных карих глазах стоят слезы:

«Узнав о твоем отъезде, я обратилась к гадалке. Ее провели ко мне тайно, под покровом ночи. О любимый! Если бы ты знал, как тревожно мне стало! И я теперь почти не сплю. Гадалка сказала, что любовь всей моей жизни найдет свой конец в море. Умоляю, будь осторожен. Я день и ночь плачу, а валиде запретила мне выходить из своих покоев. Она, похоже, что-то подозревает. Не в силах увидеть тебя даже издали, я уповаю на милость Аллаха и молю его сохранить тебе жизнь. Надень амулет, который дала мне гадалка, и никогда его не снимай. Молю тебя, вернись!»

Письмо султанши Исмаил сразу сжег, амулет же, переданный ему верной Разие вместе с мольбами влюбленной Фатьмы, спрятал на груди. Гадалкам он не верил, но сейчас, стоя на носу горделивого пятидесятипушечного галеона и глядя на вздымающиеся волны, невольно положил руку туда, где был спрятан подарок Фатьмы. И кто сказал, что море прекрасно?! Кто сложил в его честь хвалебные стихи?! О бирюзовой глади и ласковой волне, качающей путника, словно младенца в колыбели. Да это же разъяренный дракон о тысяче головах, и каждая норовит сожрать, опрокинуть в бездну! А волны, как драконьи языки, тянутся отовсюду, того и гляди слижут с палубы, такой шаткой и ненадежной!

Исмаил стоял прямо, стиснув зубы, зная, что на него все смотрят. Когда очередная волна, разбившись о борт, окатила Исмаила с ног до головы, он даже не дрогнул, хотя соленая морская вода вмиг забила и нос, и рот. Исмаил какое-то время не мог дышать и почувствовал ледяной ужас. Вот оно какое, море!

Палуба ходила ходуном, груженый галеон прыгал с волны на волну, будто гигантская саранча, матросы же скалили зубы и похохатывали. Исмаил лишь догадывался, что это еще не буря, хотя небо все больше чернело, а ветер усиливался. Гонец падишаха держался изо всех сил, стараясь не показывать свой страх.

Капитан посмотрел на Исмаила с презрением, когда тот поднялся на борт. Мальчишка, гаремный слуга. И этого необстрелянного и необученного щенка послали с военной миссией на Крит! Разные слухи ходят о султане Ибрагиме, говорят, что он жалует всякий сброд и приближает его к себе. Выходит, не врет народ.

– Не хотите ли спуститься в каюту, хранитель султанских покоев? – насмешливо спросил капитан галеона, когда очередная волна все-таки сбила Исмаила с ног и он покатился по палубе прямо под ноги Ахмет-аге.

– Благодарю, ага, за вашу заботу, – с достоинством сказал Исмаил, поднимаясь и прочищая нос от едкой морской воды. В носу все горело, во рту тоже, казалось, соли он наелся до отвала, так что больше никогда уже не захочет добавлять ее в пищу. – Но мне гораздо лучше на свежем воздухе, тем более что море сегодня такое спокойное.

– Да, с погодой нам повезло, – в голосе капитана послышалось уважение. А мальчишка не трус. Хорошо держится для сухопутного засранца. – Но вы уже вымокли до нитки, эфенди. Такую важную птицу надо доставить к Юсуф-паше целым и невредимым, а главное – здоровым, – вновь не удержался Ахмет-ага. – Стоя в мокром кафтане да на таком ветру, вы простудитесь.

– Я совершенно здоров, – заверил Исмаил. – Омовения холодной водой мне не в диковинку. Да и воду эту вряд ли назовешь даже прохладной.

«Хорош засранец! – завистливо подумал Ахмет-ага. – А ну, как и впрямь его смоет за борт? Наверняка какая-нибудь госпожа покровительствует этому зеленоглазому красавчику. На вид изнежен, руки холеные, а взгляд как сабля режет. Да и сам не промах. Небось в паши метит, да еще и в визири. Послал же его падишах с важной миссией на Крит, и с подарками. Столько золота я еще не видел. Мальчишка – птица дальнего полета. Сильный кто-то за ним стоит. Так и головы можно лишиться».

– Эй, Мохаммед! – крикнул он. – Уберите-ка прямые паруса на фоке! Гонец падишаха не торопится!

Исмаил догадался, что над ним хотели подшутить. После того как матросы выполнили команду, качка стала меньше. Они пошли гораздо медленнее и ровнее.

«Не сегодня, Фатьма, – подумал он, спускаясь в каюту, чтобы переодеться. – Смерть мне не грозит, не плачь, прекрасная султанша».

Хотя тревога на душе осталась. Он сразу почувствовал в море врага. А тут еще эта гадалка…

… Он, щурясь от яркого критского солнца, внимательно рассматривал давно уже устаревшие укрепления Канеи и недоумевал. Почти два месяца осады?! Да чем они тут занимаются?! Похоже, что ни сердар Юсуф-паша, ни бывший главный визирь Султанзаде Мехмед-паша, посланный ему в помощь, никуда не торопятся. Осада ведется вразвалочку, эти крепостные стены турки штурмовали уже семь раз, и все атаки были осажденными успешно отбиты.

Мимо Канеи не пройти. Это опорный пункт для взятия неприступной Кандии, столицы Крита. Порт, где причаливают вражеские корабли. И надо отрезать им путь к осажденным, чтобы не подвозили упорным венецианцам провиант и подмогу морем. Почему же Канея еще не взята?!

А ведь под этими стенами почти два месяца назад разбила свой лагерь восьмидесятитысячная турецкая армия! Осажденных же нет и тысячи, как докладывает шпион из крепости. Юсуф-паша с гордостью написал, что им удалось осадить венецианский флот из двадцати семи галер. А потом и захватить его. Тогда же османская армия ринулась и на штурм Канеи, но безуспешно. Похоже, что Юсуф-паша решил взять крепость измором. Его донесения становились все туманнее и пространней, Исмаил их все читал.

Он высмотрел две бреши в просевшей крепостной стене. Возле них суетились люди. Видимо, делают подкоп. Но как же все медленно! Они тут не воюют, а отдыхают. Видимо, жара