– Так. И что дальше?

– Я изложил факты. По каждому эпизоду у меня есть доказательства и свидетели. В их числе мать Веры Панич, ее жених, а также бывший муж, фотограф. Кстати, благодаря его снимкам мы установили и собрали доказательный материал о том, что Вера Панич встречалась с начальником службы безопасности Солода, неким Вадимом Гурским. Последняя встреча на Тверской – в день ее гибели. Ранее они виделись в ресторане одной гостиницы, это возле парка «Сокольники». Панич искала работу по специальности. Так вот, официант, который обслуживал их столик в ресторане, хорошо запомнил эту парочку. По его словам, речь шла как раз о работе. Мужчина предлагал Панич какую-то должность с высоким окладом. Уверял, что она справится и высоко поднимется по служебной лестнице.

Богатырев, педант и большой любитель вопросов, молчал, сосредоточенно постукивая кончиком карандаша по столу. И Девяткин смог продолжить:

– В тот день у Панич была еще одна встреча в Москве, женщина едва успела на последнюю электричку. Она направлялась к своему жениху, с которым не виделась неделю. Хотела поделиться радостной новостью. Убийцы знали, куда едет Вера. Ее ждали в тихом месте. Полагаю, кто-то из людей Солода ехал с ней в одном поезде. А дальше все известно.

– Не могу понять, почему он не убил жену, а инсценировал ее смерть? Пожалел беременную женщину?

– Ответ один: она нужна ему живая, – сказал Девяткин. – Я разговаривал с хозяином юридической фирмы «Саморуков и компаньоны» господином Полозовым. Он выложил свои карты. Алла сейчас находится в другом городе, где именно – секрет фирмы. Она скрывается от Солода и его людей. Вместе с ней опытный адвокат Радченко. Если мы задержим Солода и предъявим ему соответствующие обвинения, Алла вернется в Москву и выступит свидетелем обвинения. Кроме того, я прошу санкцию на задержание начальника службы безопасности Вадима Гурского, а также некоего Павла Клокова по кличке Пулемет. И еще нескольких граждан.

– Добро, – кивнул Богатырев. – Ты меня убедил. Но, послушай… Если Алла Носкова не появится в Москве, если она бесследно исчезнет или будет убита, – Солода придется отпустить. И принести ему наши извинения. Но Солод прощать не умеет. Мне до пенсии остается немного. В случае чего я раньше времени потеряю работу. А ты потеряешь голову.

Все утро Леонид Солод провел в своем загородном доме. Чуть свет он получил добрые новости из Элисты. И теперь заканчивал завтрак в компании старого знакомого Сергея Сергеевича Свистунова по прозвищу Свист, гостившего тут второй день.

Хозяин и гость, коротая время, ждали новую порцию хороших известий. С кофе выпили пару рюмок коньяка. Добавили еще по рюмке и обменялись мнениями о телевизионных передачах, ловле рыбы в прохладную погоду и одной общей знакомой, ресторанной певице. Сошлись на том, что телевидение потакает самым низменным потребностям зрителей, в холодную погоду карп хорошо берет червя, а та ресторанная певица – это нечто в своем роде. Даже не женщина, а настоящий огонь. Можно обжечься, если хватать ее голыми руками.

После завтрака прогулялись по липовой аллее, наслаждаясь беседой. При этом Свист громко и часто сморкался в траву прямо на ходу, заставляя хозяина брезгливо морщиться. Наконец свернули к флигелю, где в своем парадном кабинете Солод принимал особо важных гостей или курил в свое удовольствие. В приемной дежурная секретарь сказала, что буквально минуту назад поступило письмо от Гурского.

– Хорошо, – кивнул Солод. – Я посмотрю.

В кабинете он прочитал коротенькое сообщение, поступившее по электронной почте, и распечатал фотографии из Элисты. А потом долго рассматривал старика в темной рубахе и галошах на босу ногу, покосившийся дом, убогие сараи, сбитые из негодных досок. Затем передал фотографии гостю.

Свист вытащил из потертого портфеля и нацепил на хрящеватый нос очки с толстыми стеклами и стал пялиться на карточки. Он сидел в кресле, сгорбившись, щуря близорукие глаза и накручивая на палец прядь пегих волос. Свист выглядел старше своих шестидесяти. На всех десяти пальцах, на обоих запястьях и внешних сторонах ладоней можно разглядеть выцветшие от времени татуировки, напоминавшие о том, что человек отбывал тюремный срок на Севере, среди уголовников был в авторитете и славился жестокостью.

– Он, он самый, – сказал Свист. – Ошибка исключена. Постарел, конечно. Но кто из нас молодеет… Выходит, нашли. Сколько ни прятался, а нашли.

– Потому что искал не какой-нибудь Хрен Иванович, а искал я, – поправил Солод и задал вопрос, на который знал ответ – сам был уверен, что ошибка исключена: – Ты ничего не путаешь? Не ошибаешься?

– Как можно? – Свист развел руки по сторонам, будто хотел обнять ту ресторанную певицу, достоинства которой обсуждались за завтраком; но певицы поблизости не было. – Уж память у меня – дай бог каждому. А где он сейчас?

– Меньше узнаешь – дольше поживешь, – ответил Солод. – Ты свою премию получишь в полном размере, как договорились. А все остальное – не твоего ума дело.

– Вот я тебе сейчас кое-что интересное покажу… – забормотал Свист.

После коньяка его всегда тянуло рассказывать старые истории, которые Солод уже сто раз слышал. Но сегодня особый день, долгие поиски подошли к концу. И никому не хотелось портить настроения, даже старому дуралею Свисту. Пусть показывает, если есть желание.

Покопавшись в портфеле, гость достал и разложил на письменном столе большую карту Магаданской области, потертую, местами прохудившуюся на сгибах.

– Магадан – золотая жила страны, – Свист ласково разгладил карту ладонью. – Крайний северо-восток России. Четыреста шестьдесят тысяч квадратных километров и всего-навсего двести двадцать тысяч населения. В основном горы и реки. И золота – завались, под ногами валяются самородки. Хорошее место. Богатое. Только зима там холодная, и длится она девять месяцев. А лето ничем не лучше зимы.

Свист показал пальцем на кружок, нарисованный красным карандашом, и сказал, что это прииск Лебяжий. Двадцать лет назад он был одним из богатейших золотых месторождений. А рядом, по притокам реки Колымы, – другие места, тоже небедные. Прииск Первомайский, Горный… В ту пору все они входили в золотодобывающую артель «Линза».

Драгоценный металл сдавали государству по договорным ценам, потому что в ту пору фиксированной цены не было. Да и законы о добыче золота были либеральные. Совсем не те, что сейчас. Это был хороший бизнес для работяг и, конечно же, для начальства. Многие люди тогда нажили состояния. Но подавляющее число старателей сгинули в вечной мерзлоте от голода и болезней.

Олег Иванович Носков был генеральным директором «Линзы». Часть золота, что он сдавал государству, тут же, на месте, покупал обратно с большой скидкой. И на самолетах отправлял слитки и песок на материк, то есть на Большую землю, в центральные города России. В Москве и Пскове у Носкова были предприятия по производству ювелирных украшений: золотые браслеты, цепочки, кольца… Как водится, на приисках вели отчетность: сколько золота добыли, какая выручка и прибыль. Но где сейчас та отчетность? За давностью лет никто не скажет.