– Она счастлива, – ответил Карлов. – Считает мои гастроли настоящим успехом. Верит, что по возвращении, когда она оформит развод с мужем, начнется новая жизнь.

Они прошагали вдоль длинной пустой аллеи, спустились к пруду. Вода плескалась у самых ног. Где-то вдалеке слышались сирены полицейских автомобилей. Гурский смотрел на далекие огоньки высотных домов на другом берегу пруда, будто пришел сюда именно для того, чтобы насладиться этим зрелищем.

– Мне нравится это место, тихое такое, – сказал он. – И запахи здесь, как в лесу. Запахи острее всего чувствуются ночью. Правда?

– Точно, – певец передернул озябшими плечами. – Вы, кажется, что-то хотели передать или сообщить. Я обещал Алле вернуться не позже полуночи.

– Ах, да. Вылетело из головы. Со мной всегда так: отвлекаюсь на мелочи и забываю о главном. Короче говоря, надо бы устроить так, чтобы Алла задержалась здесь на месяц. Но, как я понимаю, ей не терпится вернуться в Москву. Уже билеты взяты, и все такое… Да… А надо бы ее тут задержать. Нужен какой-то уважительный повод. Веская причина, чтобы остаться. У тебя есть мысли на этот счет?

– Я об этом не задумывался, – Карлов покачал головой. – Трудно найти вескую причину…

Он не успел договорить, даже не увидел, как Гурский вытащил руку из кармана, сделал короткий замах и ударил с левой стороны, вогнав лезвие ножа в горло по самую рукоятку. Певец даже не вскрикнул, опустился на колени и упал на землю. Перевернулся с живота на спину, а потом на бок, будто ему неудобно было лежать. Гурский отступил назад. Клинок вытаскивать не стал, опасаясь, что из раны хлынет кровь и перепачкает его плащ и брючки.

Он стоял в стороне и сосредоточенно наблюдал за последними минутами агонии. Карлов, лежа на боку, тихо хрипел, хватая воздух открытым ртом. Сгибал и разгибал ноги и таращил белые глаза. Через пару минут все кончилось. Певец вытянулся в струнку и затих, прижав окровавленные ладони к лицу.

Гурский поднялся вверх по склону, поскользнулся на мокрой траве, чуть было не упав. Шепотом выругавшись, он выбрался на дорожку и быстро зашагал к выходу из парка, встретив на пути лишь пьяного бродягу.

Стас Гуляев почувствовал, что дышать стало трудно, а тело тонет в теплом матрасе, проваливаясь в его бездонную глубину. Выбраться на поверхность нет никакой возможности. Ноги налились тяжестью, тело потеряло способность к сопротивлению. Сквозь сонную одурь Стас подумал, что это глупо и пошло – утонуть в матрасе. Так люди не умирают, а вот ему досталась именно эта глупая и смешная смерть.

Открыв глаза, он увидел над собой близкую двускатную крышу сенного сарая. Кажется, стоило вытянуть руку – и можно притронуться к неструганым доскам, сквозь которые видны листы жести. Стас вспомнил вчерашнее и сегодняшнее застолье, злую водку, от которой в голове зашумело после первой же рюмки. Помнится, хозяйка проводила его в какую-то тесную комнатенку с окном, закрытым внешними ставнями. Кроме самодельного лежака, там помещался здоровенный сундук и старинная деревянная прялка. Через час Стас понял, что в этой душной келье он не заснет. Никого не встретив на пути, вышел из дома на пустой двор, напился холодной воды из ведра.

Сквозь широкие щели между досками стало заметно, что сумрак раннего вечера становился гуще, из оврага выползала темнота. Стас подумал, что заканчивается второй день, который они провели в гостях у стариков Романенко. На отдых остается не так много времени: Радченко говорил, что его поезд до Ставрополя уходит сегодня около десяти вечера. Стас вместе с Аллой должны выехать отсюда на машине в полночь. Они пересекут границу с Казахстаном перед рассветом, а завтра утром окажутся в городе Атырау.

С отъездом можно подождать до завтрашнего утра. Но в темное время на дорогах меньше ментов и любопытных граждан. Сквозь щель в досках Стас видел, как с ограды лениво взлетела ворона. Ветер поскрипывал распахнутой настежь дверью сарая.

Он закрыл глаза, с трудом выбрался из вязкой дремоты, помотал головой. Подумал, что Радченко наверняка не спал. Он успел сделать все дела: помог старикам правильно составить заявления в суд и сделал видеозапись, где супруги Романенко подтверждают, что знакомы с Аллой Носковой много лет и убеждены, что женщина, сидящая рядом с ними, и есть Алла.

Послышалось, заскрипела дверь. Стас хотел крикнуть, что он здесь, но в последнюю секунду, услышав сухой стариковский кашель, передумал. Снова скрипнула дверь.

– Не закрывай, – сказал хозяин. – Там никого нет.

– Нам скоро уезжать, – голос Аллы звучал грустно. – Но мы обязательно увидимся. И совсем скоро.

– Нам со старухой тоже придется уехать, – ответил Романенко. – Может быть, уже завтра. Потому что я хочу дожить до суда. Хочу приехать в Москву и выступить на заседании. У меня есть на примете небольшой город, снимем там дом. Мы с твоим отцом поддерживаем связь раз в месяц. Если надо, два-три раза. Поэтому я всегда в курсе происходящего. И ты можешь рассчитывать на мою помощь.

– Спасибо, дядя Алеша.

– Еще вот чего скажу… – Романенко замялся. – Ты не переживай, если твой бывший муж уже продал часть имущества, а деньги рассовал по разным банкам. Не горюй. Этот дом под Москвой, квартира и все остальное имущество твоих слез не стоят. Слушай меня: денег у тебя много. Сколько ни трать, хватит на всю жизнь и внукам останется. Собственно, деньги помещены в золото. Я говорил с твоим отцом по спутниковому телефону, и он согласился с тем, что настало время обо всем тебе рассказать. Жизнь моя, как говорится, клонится к закату. Не так я уверен в себе, как в прежние времена. И с женой хлопот немало. Словом, ты должна знать, где то золото спрятано.

– Может быть, не надо мне этого знать?

– Человек не вечен. А речь о больших деньгах.

– Насколько больших?

– Сто миллионов долларов, не меньше, – ответил Романенко. – Никак не меньше. Десятая часть золота – моя, остальное – твоего отца. Мне золотишко без надобности. Из родственников только двоюродный брат остался, и тот глубокий старик. Словом, все на тебя записано. Вместе с золотом – портфель с бумагами. Сама увидишь. Все оформлено, как требуется, по закону.

– Но если все по закону, почему нельзя использовать банковское хранилище?

Старик рассмеялся странным смехом, похожим на сухой кашель.

– Эх, милая… Вспомни, сколько этих банков сгинуло вместе с деньгами и ценностями. Не помнишь? И никто не помнит, потому что счета им нет.

– Но что я стану делать с таким богатством?

– Голова на плечах есть – значит, найдешь, что делать.

Гуляев услышал какие-то шорохи, затем шепот. Он старался разобрать, о чем речь, но понимал лишь отдельные слова. Алла что-то спросила, тоже шепотом. Старик что-то зашептал в ответ, еще тише. Потом скрипнула дверь, и все стихло.

Гуляев минут пять лежал на сене, стараясь не думать о том, что услышал. Выходит, что этот человек в залатанных портках и галошах на босу ногу чертовски богат. Но почему тогда он живет в этой хибаре? Почему он не купит особняк где-нибудь в Европе? Хороших мест много. Ему наверняка понравилось бы Южное побережье Франции. Свою бабку он мог бы поместить в специализированную лечебницу для богатых, где ей предоставят такой уход, что старуха решит, что она как-то незаметно перешагнула границу между жизнью и смертью и теперь обитает в раю. Может статься, врачи вправят ей мозги.