Ее презрение меня поражало, оно не было наигранным. Я хорошо ее понимала, мне хотелось сказать Анджеле: у тебя все написано на лице, давай поговорим. Но мы никогда об этом не говорили, ведь нам почему-то казалось, что секс должен непременно вызывать восторг. Мне и самой не хотелось признаваться Анджеле и даже Иде, что я скорее уйду в монастырь, чем снова вытерплю вонь сортира, как в штанах у Коррадо. Еще мне не нравилось, что Анджела толковала мою незаинтересованность как доказательство преданности Роберто. А еще, если честно, мне и самой было трудно признать всю правду. Не то чтобы я однозначно презирала секс, дело было не в этом. Возможно, то, что вызывало отвращение, когда я была с Коррадо, могло не вызвать его, будь я с Роберто. Поэтому я ловила Анджелу на противоречиях, например, спрашивала:

— Почему ты не бросишь Тонино, если занимаешься этим с другими?

— Потому что Тонино хороший, а остальные просто животные.

— И ты занимаешься этим с животными?

— Да.

— Зачем?

— Мне нравится, как они на меня смотрят.

— Пусть и Тонино тоже так смотрит.

— Он на меня так не смотрит.

— Возможно, он не мужчина, — предположила однажды Ида.

— Да нет, вполне себе мужчина.

— Тогда в чем дело?

— Он не животное, вот в чем.

— Я не верю, — сказала Ида. — Все мужчины животные.

— Не все, — возразила я, думая о Роберто.

— Не все, — подтвердила Анджела и красочно описала эрекцию Тонино, возникавшую, едва он к ней прикасался.

Вероятно, именно в то время, слушая веселые рассуждения Анджелы, я и почувствовала, что мне нужно серьезно обсудить все это, но не с подружками, а с Роберто и Джулианой. Роберто уйдет от разговора? Нет, я не сомневалась, что он ответит и даже сумеет внятно все объяснить. Проблема была в Джулиане, ей подобные беседы могли показаться неуместными. Зачем обсуждать это в присутствии ее жениха? Мы виделись с ним всего шесть раз, включая тот день на пьяцца Амедео, и всякий раз не очень подолгу. Так что, если честно, мы не были близкими друзьями. Хотя Роберто всегда старался приводить конкретные примеры, рассуждая о важных вопросах, у меня не хватило бы духу спросить: почему, если покопаться, секс можно найти во всем, даже в самых возвышенных вещах? Почему секс невозможно определить одним словом, а нужно много определений — нелепый, глупый, трагический, веселый, приятный, отвратительный? Почему единственного определения никогда не хватает, всякий раз приходится перебирать весь этот список? Бывает ли большая любовь без секса, бывает ли, что сексуальные отношения между мужчиной и женщиной не мешают желанию любить и быть любимым? Я воображала, как задаю эти и другие вопросы равнодушным или даже почти торжественным голосом, чтобы Джулиана и Роберто ни в коем случае не подумали, будто мне любопытно узнать про их личную жизнь. Но я твердо знала, что никогда их не задам. Вместо этого я пристала к Иде:

— Почему ты предполагаешь, что все мужчины животные?

— Я не предполагаю, я точно знаю.

— Значит, и Мариано животное?

— Конечно, он же спит с твоей мамой.

Я вздрогнула и сказала холодно:

— Они видятся, но они просто друзья.

— Я тоже думаю, что они просто друзья, — встряла Анджела.

Ида решительно замотала головой и уверенно повторила:

— Они не просто друзья. — А потом воскликнула: — Я никогда не поцелую мужчину, мне противно!

— Даже такого хорошего и красивого, как Тонино? — спросила Анджела.

— Нет, я буду целовать только женщин. Хотите, прочитаю вам свой рассказ?

— Нет, — ответила Анджела.

Я молча смотрела на зеленые туфельки Иды. Мне вспомнилось, как ее отец разглядывал мою грудь.

6

Мы часто обсуждали отношения между Роберто и Джулианой. Анджела все выведывала у Тонино, а потом с удовольствием пересказывала мне. Однажды она позвонила, узнав об очередной ссоре, на сей раз между Витторией и Маргеритой. Сцепились они из-за того, что Маргерита не поддерживала Витторию и не считала, что Роберто обязан немедленно жениться на Джулиане и переехать в Неаполь. Обычно тетя орала, Маргерита спокойно возражала, а Джулиана помалкивала, словно ее это не касалось. Но тут вдруг сама Джулиана стала орать, бить тарелки и стаканы, даже довольно крепкая Виттория не могла ее удержать. Джулиана кричала: “Я сейчас же уеду, я буду жить с ним, видеть вас больше не могу”. Пришлось вмешаться Тонино и Коррадо.

Ее рассказ меня смутил, я сказала:

— Виттория сама виновата, лезет не в свое дело.

— Да все виноваты. Похоже, Джулиана очень ревнует. Тонино говорит, что он уверен в Роберто, как в себе самом, он человек честный и преданный. Но всякий раз, как Тонино ездит с ней в Милан, она устраивает сцены: то ей не нравится, что какая-нибудь студентка много себе позволяет, то у коллеги Роберто не то выражение лица, и так далее.

— Я не верю.

— Зря. Джулиана выглядит спокойной, но Тонино сказал, что у нее нервное истощение.

— Как это?

— Когда ей плохо, она ничего не ест, только плачет и кричит.

— А сейчас она как?

— Нормально. Сегодня вечером мы с ней и с Тонино идем в кино, хочешь с нами?

— Если я пойду, то говорить буду только с Джулианой. Не вешай на меня Тонино.

Анджела рассмеялась:

— А я-то нарочно тебе позвала, чтобы ты спасла меня от Тонино, сил моих больше нет.

Я согласилась, но день не заладился: после обеда, да и вечером, все шло наперекосяк. Мы встретились на пьяцца дель Плебишито, перед кафе “Гамбринус”, и двинулись по виа Толедо к кинотеатру “Модерниссимо”. Не успела я и словом перекинуться с Джулианой (отметила только ее встревоженный взгляд, покрасневшие глаза, браслет на запястье), как Анджела решительно взяла ее под руку; мы с Тонино шли сзади, немного приотстав. Я спросила у него:

— Все в порядке?

— Все хорошо.

— Я знаю, что ты часто ездишь с сестрой к Роберто.

— Нет, не очень часто.

— Знаешь, ведь я с ними несколько раз виделась.

— Да, Джулиана мне рассказывала.

— Красивая пара.

— Угу.

— Я правильно поняла — после свадьбы они вернутся в Неаполь?

— Вроде бы нет.

Больше я у него ничего не выпытала: Тонино — как воспитанный человек — был не прочь поддерживать беседу, но только не на эту тему. И я позволила ему рассказать об одном его приятеле из Венеции — Тонино собирался съездить к нему, прикинуть, не стоит ли ему тоже перебраться туда.

— А как же Анджела?

— Анджеле со мной плохо.