Князь чувствовал себя растерянным и сознавал, что именно ему, как хозяину, необходимо прервать молчание, спросить Сергия о самочувствии, узнать, пришлась ли ему по душе Рязань, все ли по нему в подворье епископа, и не нужна ли какая-нибудь помощь князя, но не мог найти надобных слов.

Сергий видел, как молчание натягивало нервы князя, как стрела тетиву тугого лука, но продолжал выжидать, понимая, что Олега словесным посулом Божьего гнева не напугаешь. Он не схож с теми князьями, которых Сергий волей Церкви приводил к подчинению воле московского князя Дмитрия. Ростовского князя, буяна и бражника, помогла сломить его собственная злобливость, сменяемая слезливостью покаяния, нижегородского князя Сергий надеялся привести к послушанию.

Сергий и сам волновался, видя надменность Олега, но зная, что ему надлежит быть спокойным, чтобы на его лице всякий мускул был в окаменелости, подчиняясь воле, а не чувствам. В спокойствии Сергия – сила его воли, закаленной в кузницах великих бед, пережитых Русью за годы его жизни.

Олег боялся спокойствия Сергия, его нельзя шугануть окриком спесивого боярина, не заставить, ударив кулаком по столу, сказать всю правду о цели своего прихода. Князь чувствовал, что монашеское смирение Сергия прикрыто кольчугой скрытой гневности, а ее не всяким взмахом меча можно рассечь.

Олегова хитрость, помогавшая ему водить за нос ханов, литовских владык, могла столкнуться с такой же хитростью монаха, у которого все человечье подвластно студености трезвого разума, а в хитрости Сергия князь не сомневался. Олег понимал, что монах не без умысла положил в ларец неведомый свиток, не обмолвившись о нем ни единым словом. Это ли не хитрость, от которой у князя по спине пробежали мурашки.

Взгляд Сергия поймал нужное мгновение – Олег, зажав в кулаке клин бороды, готов был нарушить молчание, но монах, опередив его, кинул под ноги князя слова, от которых он застыл на месте.

– Московский великий князь дослал меня к тебе, великий князь рязанский, дабы помочь тебе осилить свое упрямство и выполнить данное тобой обещание на вечный мир с Московским княжеством.

Услышав сказанное, князь остался доволен: он ждал от Сергия принижения, но монах был предельно почтителен, величал его великим князем, не умалив достоинства. Однако еще не прошло это чувство признательности, а Олег вдруг понял, что встреча не принесет ему радости и беседа будет тяжелой.

– Аль только я упрямец? – спросил князь, но голос его от волнения пресекся. Откашлявшись, князь прошелся по палате и теряя самообладание, остановился перед Сергием и резко спросил:

– Чего надобно от меня князю Митрию?

– Чистоты твоей совести.

– А у него самого она чиста?

– О сем сам его спросишь, когда выкинешь из-за пазухи камень злонамерения против Дмитрия, коего Русь почитает за защитника ее единства. Того единства, от коего ты, княже, ублажая свою гордыню, до сей поры сворачивал в сторону, почитая свой удел не кровной землей Руси.

– Верно! Деял сие, но не из-за гордыни. Отказывался признавать главенство Митрия над Русью. Сам своим разумом стремился сплотить удельную Русь воедино, но под моей рязанской десницей, под моей княжеской волей, но не под властью Москвы.

– Ты вельми лукав, княже, ежели почитаешь себя достойным сплотить воедино Русь, кою до сей поры помогал разорять всем ворогам. Давай вспоминать, что сделал для Руси. Все, что замышлял, ради исполнения своего желания – стать московским князем.

– Отче!

Сергий поднял ладонь, останавливая князя, и, вздохнув, опустился на столец подле стола с ларцами, указав на свободное место, попросил:

– Сядь, княже! Утихомирь гневность. Да простит меня Господь, что пришел сказать тебе всю правду, темную, сотворенную тобой правду, коей удручаешь Русь. Взял я на себя мирскую смелость, позабыв свое иноческое смирение, только потому, что всякое сказанное слово о тебе будет мной сказано ради Руси. Сделай милость, княже, сядь возле меня да зажми гнев в кулак и постарайся отыскать в памяти все сотворенное не на благость Руси.

Олег не сел на столец, указанный монахом, а, прислонившись спиной к изразцам печи и сдерживая гневность, смотрел на Сергия, сощуривая веки до щелок, и, подчинившись спокойствию гостя, опустился на лавку возле печи.

– Чую, поучать зачнешь?

– Поучать надо поступками, а не словами. Без ошибки скажу, княже, что ты ни единого поучения отца с матерью делом не удосужился претворить в жизнь. А ведь они обучали тебя жить разумом и совестью ради Руси. Но ты пренебрег их обучением.

– Отче Сергий, говоришь со мной не с должным почтением! Пошто забываешь, что беседуешь с князем, не звавшим тебя в гости?

– Сие верно. Не званым я пришел в твой дом. Руси понадобилось, чтобы свиделись с тобой в первый, но не в последний раз.

– Услужая князю Митрию, по его наущению явился ко мне.

– Услужая Руси, коей тошно глядеть на твое лихое властолюбие.

– Я хозяин в своем уделе, Господом благословленный.

– Господь не видел, когда ты из татарских рук принял ярлык на княжение в Рязанском уделе.

– Властвовал и буду властвовать в нем по своему наитию!

– А пошто не по разуму с молитвой? Ведь и у тебя он водится?

– Смеешь ли сие мне высказывать?

– Смею!

Сергий встал, князь поднялся следом за ним. Оба смотрели друг на друга, прищуривая глаза, и был во взгляде собеседников холод. Сергий сказал спокойно, но настойчиво:

– Слушай, княже. Смею все тебе сказать за твою тугу, коей одариваешь Русь, не в силах достичь в ней для себя возвеличения. Забываешь, что меч губит многих, но еще больше губит злой язык. А ты, князь, на язык зловреден. Вспомни, как поносил московского князя перед Ордой, добиваясь княжения в Москве. Но князя Дмитрия своим поношением словесным до сей поры не сгубил, и только потому, что совесть его чиста перед Русью. Дмитрий не гонит тебя с удела. Он только хочет вразумить тебя, чтоб ты свое корыстное властолюбие употреблял не супротив Руси вкупе со всеми ворогами, коим животворность ее не надобна. Аль не ты, князь, молясь Христу, старался помогать ханам зорить Москву? Неужли позабыл, как клятвенно обещал хану свою помощь ратной силой, когда Бегич вел орду на Москву и был остановлен на Воже?

– Не по своей воле творил сие! Хан принудил дать согласие на помощь, пригрозив за неповиновение опустошить удел. Но я все же ослушался! Не помешал Митрию осилить Бегича на Воже!

– Но за двурушничество схлопотал от татар благодарность. Мамай, желая отомстить Москве за Вожу, не дойдя до нее, залил кровью твое княжество. А теперь вспомянем о чуде на Куликовом поле, на котором свою кровь не пролил ты со всей Русью, сызнова стал предателем.

– Будет!

Крикнув, князь схватил столец и, будучи вне себя от гнева, ударил его об пол. Столец с треском разлетелся на части. А князь, побледнев, попятился к стене, увидев, как Сергий шагнул к нему.