пытался перебраться через стену.

— Почему вы принесли его сюда?

Они были в хорошо обставленной комнате на верхнем этаже лазарета. Как сказал Паримал, здесь же находился кабинет Нари. Здесь был фонтан полный лотосов и изящное место для отдыха с отделанными бархатом подушками и затейливыми деревянными ширмами; место было приятное, но не самое естественное для обработки ран травмированного ребенка.

— А вы послушайте, что он говорит. — Субха встретила взгляд Зейнаб, и впервые Зейнаб увидела в глазах врача Субхи тревогу. Это вызвало у нее беспокойство — ведь Субха была так спокойна, когда они обсуждали гулей и напускаемые колдовством хвори. — О том, кого видел во дворце.

— И кого он там видел?

Субха замялась:

— Он еще такой маленький, может быть, что-то напутал. Посмотрим, назовет ли он вам то же имя, а если назовет, тогда из этого и будем исходить.

Ответ был не слишком утешительный. Зейнаб взяла себя в руки и подошла к мальчику.

— Мир тебе, мальчик, — приветливым голосом сказала она, села рядом с ним, сняла вуаль с лица. — Меня зовут Зейнаб. А тебя?

Он моргнул, глядя на нее, вокруг его глаз от слез образовалась краснота.

— Ботрос, — прошептал он, сжимая в руке пустую медную чашку.

— Хочешь, мы принесем тебе водички, Ботрос? — предложила она и, взяв у него чашку, поманила к себе Акису. — Как ты себя чувствуешь? Болит где-нибудь?

Его пробрала дрожь.

— Я повредил пальцы, когда пытался подняться на стену, но доктор их перевязала.

Маленький мальчик поднял руки. Зейнаб побледнела, увидев, что кровь просачивается сквозь бинты с кончиков пальцев. Он в буквальном смысле пытался вскарабкаться по стене. Что же так сильно напугало его? Кто?

Она откашлялась:

— Ботрос, ты можешь мне рассказать, что ты видел во дворце?

— Монстров, — осторожно проговорил он. — Гигантских монстров из дыма и огня.

«Гигантские монстры из дыма и огня?» Зейнаб над плечом Ботроса поймала взгляд Акисы, вернувшейся с чашкой воды. Женщина-воин только пожала плечами. Зейнаб не могла ее винить. После сегодняшней ночи гигантские монстры из дыма и огня определенно не казались какой-то небывальщиной.

Она протянула чашку Ботросу:

— Ты можешь мне рассказать о нападавших? Ты видел каких-нибудь солдат?

Он дрожащими губами приложился к чашке:

— Видел. Солдат-дэвов.

Опять дэвы. Отрицать это было невозможно. Это сделал Каве — он убил короля и разлил яд. И солдаты-дэвы сопровождали ифритов на берег. Случилась вспышка сектантского насилия — оправдались худшие страхи ее отца. Он предупреждал, что эта катастрофа — единственная крупнейшая угроза дэвабадскому покою, она может привести не только к кровопролитию, которое не в силах усмирить даже королевская стража и которая по числу жертв будет сравнима с резней после падения Нахидского совета во время войны.

Катастрофа, которую теперь должна была предотвратить Зейнаб.

Субха прикоснулась к плечу мальчика:

— Ты можешь рассказать, что видел в библиотеке?

Глаза Ботроса тут же наполнились слезами.

— Я не хочу об этом говорить.

— Я тебя понимаю, малыш, но это очень важно. — Доктор поправила его одеяло. — Ты попробуй. Ты здесь в безопасности, можешь мне верить.

Мальчика снова пробрала дрожь, но он заговорил:

— После землетрясения солдаты сказали, что мы должны пройти в библиотеку. Все кричали от страха. Они убивали всех, кто пытался сопротивляться или бежать. А потом… а потом… когда они привели нас в библиотеку… — Его так трясло, что он расплескал немного воды себе на колени. — Потом я увидел его.

— Увидел кого? — спросила Зейнаб, сцепив руки, чтобы скрыть дрожь.

Она впился в нее взглядом, глаза у него были раскрыты и полны ужаса.

— Бича.

Она уронила руки, и ее тело резко подалось назад.

— Ты, наверно, ошибся. Этот Афшин мертв. Принц Ализейд убил его много лет назад.

Маленький мальчик скрючился под одеялом:

— Простите, моя госпожа. Я не хотел вас расстроить.

Чувство стыда нахлынуло на нее. Господи, если она не может утешить одного-единственного ребенка, то как ей успокоить и привести к миру население целого городского района.

— Нет, это ты меня прости, я не хотела тебя пугать. Но то, что ты говоришь…

Субха оборвала ее на полуслове:

— Ботрос сказал мне, что другие дэвы называли его Афшин. — В ее голосе слышался ужас. — Он сказал, что у этого человека ярко-зеленые глаза, а на лице татуировка стрелы.

— Он много кричал, — добавил мальчик, которого снова пробирала дрожь. — Но все слова на дивасти, хотя было ясно, что он злится. Он дрался с эмиром и…

— С эмиром? — охнула Зейнаб. — С эмиром Мунтадиром?

Ботрос кивнул:

— Когда мы вошли в библиотеку, они его вязали. Он кричал что-то Бичу, а потом Бич… он вызвал какую-то летающую дрянь. — Он опустил глаза. — Простите. Я так испугался. Начал плакать. Вот тогда-то один из ученых-дэвов и схватил меня.

Афшин здесь. Афшин захватил Диру. Образ ее улыбающегося старшего брата, сильно искалеченного, вторгался в ее разум. Мунтадир, умоляющий сохранить ему жизнь. Мунтадир, сожженный заживо Афшином, этим позорным Бичом…

— Это невозможно, — прошептала она. — А Бану Нахиду ты видел? — взволнованно спросила она. Ведь Мунтадир все же был вместе с женой. Где, черт побери, находилась Нари, их предполагаемая союзница, когда происходило все это?

Ботрос отрицательно покачал головой.

— Зейнаб. — Акиса стояла у окна. В ее голосе слышалось беспокойство.

Зейнаб, предчувствуя нехорошее, мгновенно встала и присоединилась к Акисе у окна.

— Посмотри на дворец.

Зейнаб посмотрела в прорезь в ширме. Сориентироваться сразу же было нелегко. Она всю жизнь смотрела с другой стороны: на город — с высоких стен дворца.

Но в конце концов она увидела. Дворец. Ее дом. Древний дэвский зиккурат, гордо стоящий на холме, окруженный стенами, на которых разместились статуи шеду, а на краю два изящных минарета и золотой купол.

Она ахнула:

— Что это?.. Неужели стены… двигаются?

— Они растут, — прошептала Акиса. — Я поначалу не была уверена, потому что это происходит медленно, но они определенно становятся выше.

— Н-но это же невозможно, — проговорила Зейнаб. — У нас нет магов.

И тут, словно сорванные тысячью невидимых рук, упали все знамена Кахтани, украшавшие дворец.

Они спорхнули дождем белоснежной материи. Узкие штандарты, сорвавшиеся с медных древков, и более широкие знамена, украшавшие стену. Ее семейный флаг всегда был разительно прост: никаких гербов, никаких слов, никаких персональных гребешков. В конечном счете Зейди аль-Кахтани был простолюдином, и сражался он за более справедливый мир, в котором у всех будут равные возможности.

Новые знамена, разворачивающиеся во вспышках света и под тихое шуршание золотистого дыма, не были простыми. Они поражали своей красотой, привлекали к себе взгляд. Ярко-голубой шелк, на котором крылатый лев медного цвета рычал на