– Ну ты, мать, даешь. Хреновенько у тебяс памятью. Ты у меня вчера тут такие корки мочила, когда трахалась, орала навесь дом как резаная. Всех моих пацанов перепугала.

Теперь я уже не краснела, мне казалось, что язагорелась, задымилась, будто у меня бешеная температура. От стыда и бессилия язакрыла глаза и нерешительно спросила:

– И все видели, как вы несли меня в дом?

– Все.

– И домработница?

– Дорогуша, она нам собственноручнокровать стелила.

– Бог мой, стыдно-то как!

– Стыдно знаешь когда… Стыдно, когдавидно. Мы ж с тобой один на один совокуплялись, а не на глазах у всего дома. Непереживай, свечку никто не держал.

– Что ж теперь будет? Я же Сереженькусвоего люблю.

– Люби себе на здоровье. Я тебе незапрещаю. Мне от твоей любви ни жарко ни холодно. Сережа – паренек неплохой, асамое главное – надежный. Молодой, но перспективный, помешанный на своейработе. Трудоголик, одним словом. От таких бабы всегда гуляют. Он мужем хорошимбудет. Целыми днями на работе, а ты можешь давать всем, кому захочешь, гулятьналево и направо.

Костыль нажал какую-то кнопку над кроватью.

– Что вы сделали? – испуганноспросила я.

– Позвонил.

– Зачем?

– Кофе хочу. Не дала ты мне поспатьнормально, разбудила. У меня башка по швам трещит. Давай кофе попьем.

– Сюда сейчас кто-то придет? – Японяла, что сейчас больше всего на свете хочу умереть.

– Домработница придет, принесет кофе. Немогут же две кружки прийти сами. У них ног нет.

– Но ведь она меня увидит…

– Да она тебя здесь еще вчера видела. Тылучше скажи, кто тебя здесь не видел! Когда я тебя в дом занес, мои пацаны напервом этаже в бильярд играли. Они даже предложили помочь, но я сказал, чтосвоя ноша не тянет.

В этот момент дверь открылась, и на порогепоявилась пожилая женщина, одетая в строгое темное платье, поверх которого былповязан белоснежный фартук. Я быстро натянула на себя одеяло и была готоваукрыться им с головой, но не стала этого делать.

– Евгений Александрович, вы менязвали? – Женщина улыбнулась и посмотрела на меня любопытным взглядом.

– Да, Наденька, принеси нам, пожалуйста,кофе.

– Вам, как всегда, кофе по-восточному?

– Как всегда.

Женщина кивнула и обратилась ко мне:

– Нина, а вы какой кофе любите?

– Тоже по-восточному, – буркнула яи, не выдержав ее пристального взгляда, отвела глаза в сторону.

– А сахара вам сколько?

– Пол чайной ложечки.

Когда женщина вышла, я вскочила и хотела былоодеться, но увидела, что моя блузка разорвана пополам, а следовательно, инадеть ее невозможно. Лифчика у меня не было. Я их на дух не переношу.

– Ты куда подорвалась?! Сейчас кофепринесут.

Костыль скинул с себя одеяло и, обнажив своемужское достоинство, потянулся к тумбочке за сигаретами.

– Я не хочу кофе. Пейте его сами.

– А на хрена ты его тогда заказывала…

– Я не заказывала. Вы сами на кнопкунажали…

Я беспомощно посмотрела на Костыля.

– Зачем вы мою блузку порвали?

– Зачем? С пуговицами не хотел возиться,вот зачем. У меня уже стояк был конкретный. Некогда мне было с твоимипуговицами разбираться, вот я и разодрал ее. Да ты, по-моему, и сама была непротив, тебе и самой эти пуговицы мешали. Я когда твою блузку порвал, тысмеялась от счастья. Ты тогда уже так поплыла, что тебе все безразлично было,ты хотела только одного – чтобы это побыстрее случилось.

– Вы несли меня вчера в порванной блузке?

– На хрена? Я тебя вообще не одевал.Зачем одевать в рваные тряпки? Накрыл рваным шмотьем, и все.

– И это видели ваши ребята?

– Да не переживай ты так! Тут все свои. Ятебя сверху прикрыл, чтобы сиськи не вылезали. Если что и было видно, тактолько твою голую задницу. Что ты на меня такими глазами смотришь? Можноподумать, мои пацаны никогда не видели голых женских задниц. Видели! Даже такиеаппетитные и красивые, как у тебя.

– Но мне теперь нечего надеть…

– Да не переживай ты так. Я щаского-нибудь в женский магазин пошлю. Накупят шмотья всякого разного. Непаникуй. С этим проблем нет. Ложись, что ты стоишь голая? Сейчас домработницапридет, предстанешь перед ней во всей своей красе. Ложись, говорю, все равнотебе одеваться не во что.

Бросив порванную блузку на пол, япочувствовала, как на глаза набежали слезы, и тихо спросила:

– А трусики мои где?

– В конюшне остались. Где ж им еще быть.

– Они что, там и сейчас валяются?

– Не знаю. Мы их вчера там оставили. Недо них было. Сегодня утром туда пришел конюх и, наверное, обнаружил. Не знаю,что он с ними сделал. Может, выкинул, может, на коня какого надел, а может,взял себе, чтобы на них подрочить.

Костыль громко рассмеялся, а я тихоньковсхлипнула и вернулась в кровать.

– Это не смешно.

– Кому как. До чего же, вы, пьяныеженщины, дурные. Сначала натворите что-нибудь, а потом локти кусаете. Ты чторевешь?

Костыль попытался меня обнять, но я довольнорезко убрала его руки и укрылась одеялом по самое горло.

– Ты на меня за что злишься? Я тебя ненасиловал. Ты сама ноги расставила. И вообще, не бери в голову. Мне всепонравилось. Я получил массу удовольствия. Думаю, что и ты тоже. Я, когда тебяувидел, сразу на тебя запал. Я знал, что между нами это обязательно произойдет.Я видел, какими глазами ты на меня смотрела.

Костыль взял телефонную трубку и стал набиратькакой-то номер. Я перепугалась и попыталась вырвать у него трубку, но Костыльменя отпихнул и покрутил пальцем у виска.

– Ты что творишь?!

– А вы кому собрались звонить?

– Какая разница кому! Ты все равно его незнаешь.

– Я думала, может, Сергею…