Еще в прошлом месяце мой дед каждое воскресенье учил меня водить. Он готовил еду и немного сглаживал нашу с отцом отчужденность. Вчера я думал, что влюблен в Мелоди Доувер. Ну а сегодня не было ни деда, ни того глупого, наивного чувства. Я должен был это предвидеть. Мне казалось, что на свете нет никого тупее меня, потому что я должен был это предусмотреть – и не сумел.

– Нет, черт возьми, – ответил я на вопрос Бойса, допивая газировку, – лучше губу.

На лице моего друга изобразился ужас. Этот парень не боялся ничего, кроме иголок, что казалось мне довольно забавным.

– Вот-вот, – сказал я, наставив на него палец, – пусть у всех, кто меня видит, будет такая рожа.

– То есть… ты хочешь объявить на весь мир, что ты псих, которому нравится боль?

– Можно и так.

Я подставил Бойсу пустую банку, и он сунул туда окурок. Как ни странно, по части мусора он был большой педант. Это осталось у него с детства, когда он ходил в бойскаутах-волчатах. Потом его мать уехала из города, бросив мужа и двоих детей. Отец стал использовать сыновей вместо боксерской груши. О скаутском отряде пришлось забыть.

– Хм… Стремно, конечно. Но что-то в этом есть.

Бойс получил эсэмэску от Рика: тот хорошо подзаработал за каникулы и сегодня устраивал бесплатную вечеринку для своих.

– Томпсон нас приглашает. Обещает экстази и халявную травку. С собой просит принести только пиво. Ты как – идешь?

– Почему бы и нет?

У Бойса были пальцы неандертальца, и я всегда удивлялся, как он умудряется так быстро бегать ими по клавиатуре телефона. По идее, он вообще не должен был попадать по кнопкам.

– Все супер. Осталось как-то убить время до вечера. Поехали, заберем твой грузовик и купим чего-нибудь пожрать.

Про грузовичок я совсем забыл. Когда мы вернулись к школе, он одиноко стоял на парковке с надписью «Полудурок», нацарапанной ключом на водительской дверце.

– Нет, – сказал Бойс, – я все-таки выпишу ему по первое число.

Мне было плевать, что Кларк Ричардс говорил или делал, если это касалось только меня, но «форд» достался мне от деда, и я не мог позволить какому-то гаду оскорблять его память.

– Уинн, ты устроишь так, чтобы сегодня Ричардс был на вечеринке?

На лице Бойса появилась зловещая ухмылка, заставившая меня вспомнить прошлогодние события. Я бы не удивился, если бы у него прорезались рога, а под носом вылезли злодейские черные усы.

– Правильно мыслишь, Максфилд, – сказал он, хватаясь за свой мобильник. – Считай, что дело сделано.

* * *

Судя по отражению в зеркале ванной, ночью я не терял времени даром. Отекший нос. Почерневший глаз. Синяя челюсть. На кухонных часах было больше двенадцати, так что идти в школу смысла не было. Я включил телефон, глотнул колы, поставил себе кофе и, пока он варился, решил принять душ.

Мои ребра были все в синяках, кожа на костяшках содрана. Смазав бальзамом все, с чего вода и мыло не удалили кровь, я, морщась от сильной боли в боку, натянул на себя серые тренировочные штаны и бело-красную футболку. Глубоко дышать было пыткой, а кашлять и того хуже. Я сел за кухонный стол, подпер голову рукой и, глядя в пустую кружку, стал прикидывать, не сломано ли у меня ребро, и если да, то как меня угораздило его сломать.

На кассе магазина, куда мы с Бойсом приехали за пивом, сидел не тот продавец, которого мы знали, а какая-то женщина. Она даже не дала нам возможности соврать, что мы отлично сохранились для своих лет.

– Проваливайте! – рявкнула она, отставляя в сторону наш ящик с двенадцатью бутылками светлого «Будвайзера».

При этом на ее каменной физиономии не дрогнул ни единый мускул.

Чтобы возместить отсутствие пива, мы сперли бутылку бурбона из шкафа Уинна-старшего.

– Может, не надо? – спросил я Бойса.

В случае чего именно ему предстояло так или иначе расплачиваться за кражу. Он пожал плечами:

– Глядишь, не заметит.

Я посмотрел на него с сомнением:

– Да? Ну, ладно.

Отец Бойса принадлежал к самой неприятной разновидности алкашей, которые всегда все замечают.

Когда мы снова подъехали к пляжу, первым к нам подошел один из приятелей Уинна, Матео Вега. Мы поздоровались, и Бойс спросил, здесь ли Ричардс.

– Да, старик, минут десять назад я его видел, – ответил Вега, почесывая подбородок. Следующую реплику Бойса я не слышал, но он наверняка хотел узнать, не пришла ли и Мелоди. Матео покачал головой и предостерегающе добавил: – Но с ним пара дружков из команды.

– Ясно, – откликнулся Бойс.

Бутылку мы передали Томпсону. Халявной дури, которой он нас угостил, нам обоим хватило бы, чтобы летать высоко и долго.

– Не притронусь к этому, пока не найду Ричардса, – сказал я, только теперь поняв, что его избиение превратилось в почти физическую потребность и я не хотел, чтобы дурь смягчила мою ярость.

Через десять минут мое желание исполнилось: передо мной появился Ричардс с синей кружкой в руке. Увидев его, я уже не замечал ничего вокруг. Ни его друзей, ни своих.

Бойс. Ты как? Малость очухался?

Я. Ага. Пытаюсь вспомнить, что было вчера. Ты в школе?

Бойс. Да. А вот Ричардс тоже отлеживается. Старик, да ты его порвал! Черт, я всегда знал, что однажды ты ему врежешь, но чтобы так…

Я. А может быть, что у меня сломано ребро?

Бойс. Запросто. Вот зараза! После школы заеду.

Налив себе вторую чашку кофе, я открыл дверь в комнату деда. Там уже попахивало плесенью. Солнце просачивалось сквозь полоски старых металлических жалюзи. Кое-где они пооблупились и проржавели. В лучах плавали пылинки, взлетевшие в воздух при моем появлении. Мебель стояла голая: ни постельного белья на кровати, ни очков на тумбочке. У стены отец нагромоздил коробки с документацией, надписав на них годы.

Мне не приходило в голову попроситься переехать в эту комнату и не ютиться больше в кладовке. Папа, очевидно, тоже об этом не думал.

Пока я пил кофе, сидя на краешке голого матраса, в мозгах у меня потихоньку прояснялось. После драки с Бойсом дед научил меня правильно сжимать кулак и поставил мне удар.

Прошлым вечером я подошел прямиком к Ричардсу и схватил его за грудки. Он рванулся, выронив кружку, и сделал шаг назад. Дружки Кларка обступили нас, но Бойс и Матео предложили им не лезть.

– К-какого черта, Максфилд?

Я почти вплотную приблизил лицо к его физиономии:

– Ты трусливая гнида, Ричардс!

Он покосился на собравшихся зрителей и взял себя в руки.