— Прицел, Гена.

Местность в тылу не вызывала подозрений. «Духов» не было видно. Хватит лежать — вперед.

— Ивонин, выводишь группу к виноградникам, поворачиваешь влево на запад и чешешь вдоль плантаций. Огибаем долину с северо-запада и выходим к нашему хребту с обратного ската Ходжабугра — там и перемахнем гряду.

— Это километров пятнадцать, товарищ лейтенант.

— Выхода нет, Андрей, «духи» отходы перекрыли классическим способом — везде засады. Ты понял, что нас ожидали у кишлачка?

— Я хотел об этом доложить.

— Вот и доложил. Бери прицел у Баравкова и вперед.

— Есть.

Три-четыре минуты отдыха восстановили дыхание, придали сил работать на выживание группы. Мы еще поборемся, бородатые!

— Радиостанцию не разбил, Есаулков?

— Никак нет, товарищ лейтенант.

Парень, выдерживая неимоверную нагрузку с радиостанцией, словно привязанный, следовал в задаче. Молодец, вписался в группу должным образом, понял свою роль в общем замысле действий.

— Гарнитуру!

Вошел на связь с Тютвиным:

— «База», я «03», прием.

Через шипение в эфире пробился голос Николая:

— «03», я «База». Приём.

— Прими: восточнее «550» 250…

Из продиктованных в эфир зашифрованных фраз корреспондент получит информацию о том, что группа попала в засаду, потерь не имеет, пробивается к базе. Открылось второе или третье дыхание — не знаю, но оставшийся позади кишлак уже менее беспокоил меня, потому что перед нами открылась виноградная плантация, вызвавшая неприятные ассоциации, и надо было собраться на решение новых возможных проблем. Борозды с жестковатой лозой, появившиеся под ногами, расценились мной ориентиром, выводившим нас к северной оконечности зоны ответственности соединения, которую нам предстояло исследовать. Ивонин с Сокуровым сориентировались верно: попади мы в засаду снова — есть куда сунуть голову от первых пуль. А там разберемся.

Группу я повернул на Пагман, снежные шапки которого можно видеть с любой точки кабульской долины. С точки зрения внезапной встречи с противником мы были уязвимы со всех направлений и в первую очередь — от кишлака Данишманд, утопавшего в виноградной лозе и открытой горным ветрам, рождавшим «афганец», степи Колай-Ходжи. Выйти к ней мы должны были по плану задания, изменившегося внезапной засадой, устроенной противником при входе в задачу. Попав в засаду, мы вынуждены были уйти с маршрута, чтобы, оторвавшись от погони, запутать душманов в их же безобразном логове. Таким образом, мы оказались километрах в трех севернее планируемого заданием маршрута и теперь, огибая огромную долину по кругу, выходим на линию Ходжабугра с отметкой вершины 2087 метров над уровнем моря.

Противник в суматохе потерял нас из поля зрения и теперь искал группу на всех с его точки зрения возможных маршрутах — жаждал мщения. Я не сомневался, что «духи» рыскали вдоль хребта Ходжа-Раваш, полагая, что мы выйдем к лагерю коротким путем через перевал — так подсказывал действовать инстинкт самосохранения. Мы же ушли от них через кишлак, и я повел группу в обратном направлении от базы, тем самым, введя противника в заблуждение — ненадолго, конечно, но эти минуты сохранили нам жизнь.

Засадой на группу «духи» почти достигли внезапности, но — только почти. Против «духов» сыграли несколько очень важных моментов: Баравков, увидев засаду, первым открыл огонь на поражение, иначе бы нам конец — основная группа, спустившись в ложбину, противника не видела из-за ограниченного пространства. «Духи» отчасти поторопились — пропусти они нас метров тридцать вперед, внезапным огнем справа скосили бы группу в течение нескольких секунд. Мы бы уже не оправились от понесенных потерь и при любом развитии событий не смогли бы сохранить живучесть группы. Есть еще момент, сыгравший в нашу пользу — удачно выбранное расстояние до дувалов, то есть места засады. Именно оно позволило нам принять круговую оборону и в целом достойно принять неожиданный бой. Но уйти бы нам все равно не дали, ё-моё. Я в своих головоломках едва не упустил главный момент, который должен сыграть на нашу победу! Черт побери, нервничаю, что ли?

— Лех, а Лех?

— Ну?

— Сколько до дембеля дней?

— Ну тебя.

— Ладно, не ершись! Что, ты думаешь, я делаю?

— Мастурбируешь, что ли?

— Нет, Леха! Я это делал вместе с тобой, когда влетели в засаду, а вот сейчас? Сейчас!

— Ну?

— Что, ну-ну, ё… мать?

— Так, что ты делаешь?

— Вспоминаю, Леха.

— Угу. Нам сейчас пиз…ц будет, а он вспоминает!

— Леш, теперь мы выберемся, а вспоминаю я, знаешь, что?

— Ну?

— Опять «ну»?

— Что?

— Лё-ё-ё-ш, помнишь у Жванецкого: «…но у нас было…».

— …мать… твою… забыл, Валерка!!!

— Тише, придурок, давай фляжку. Не потерял?

— Нет, со мной.

— Смотри, иначе бы отправил за ней в кишлачок!

— Ага!

— Вот тебе и «ага»! Давай!

Хватив пару глотков спирта, я, едва не закатил глаза за уши от испытанного удовольствия. Вернулась способность мыслить с улыбкой. Прислушался к себе: прокатилось. Обалдеть! Точно выберемся!

— Давай сам, — протянул я «живительную влагу» Лехе.

Глоток, еще глоток, мотнул головой — обжигает зараза. Ну, лады. Пора.

— Собираемся, Леша, не отставай, осталось-то всего — замкнуть круг к нашему хребту. Понимаешь?

— А нас не ждут?

— Ждут, Леша, еще как ждут, но пока упустили. Надо как можно быстрей подтянуться к хребту и перевалить его где-нибудь у Ходжабугра. А сейчас не расслабляться — полный вперед!

— Я только штаны подтяну.

— Давай, Леша.

Смешная фраза из очень известного фильма взбодрила, стало легче дышать — морально, конечно. Самое страшное уже позади, избежать бы случайной встречи с «духами» и выйти к своим. Но дозор просигналил «Стой». Легли, наблюдаем на все триста шестьдесят градусов в округе. Выдвинулся к Ивонину.

— Как, Андрей?

— Пока чисто.

— Справа уже не достанут — мы отошли от хребта, а вот из кишлака еще могут, где-то рыщут там. Значит, так: направление на Ходжабугра — вершину ты видишь. Не торопись, действуй, как всегда: прошел — посмотрел в прицел, рывочек — снова посмотрел.

— Понял.

— «Зигфрид»?

— А, товарищ лейтенант.

— Не «А», а «Я». Что с твоими глазами делать? — Даже не знаю. Прищурься, что ли.

— Соломой их заткнуть, — тихо хохотнув, подал голос Ивонин.