— Мам, — позвал ее Прокопий, который тем временем, несколько раз обойдя самолет вокруг, снова протиснулся в пролом, — а тут их двое.

— Не трогай ничего, — сказала она. — Там могут быть бомбы.

— Нет тут никаких бомб. Но кое-что я нашел.

Зинаида так и не осмелилась заглянуть в самолет. Беспокойно прислушивалась к возне Прокопия, ждала. Чуть погодя Прокопий выбросил в пролом на траву еще один плоский котелок, фляжку, обшитую серо-зеленой материей, планшет с зеленой картой, на которой были сделаны карандашные пометки — красные ломаные линии и заштрихованные кружки. Вскоре появился и сам, держа в руках тяжелую кобуру из черной кожи.

— Вот, пистолет. Хочешь посмотреть?

— Зачем он нам? Брось его в болото, — сказала Зинаида, когда Прокопий, присев на корточки, расстегнул петельку кобуры и вытащил из нее черный пистолет с длинной косой рукояткой и тонким стволом. И, видя, что мальчик не послушает ее, что он, как зачарованный, любуется своей находкой, подошла к нему: — Ничего не нажимай. А то стрельнет.

— Он на предохранителе. Мам, давай возьмем его.

— Зачем? Мы ведь стрелять не умеем.

— Разве дядя Саша тебя не научил?

— Он научил стрелять из автомата.

— Из пистолета проще. Я умею. Видел. Дядя Саша показывал. Правда, у него был наган.

Они сложили все найденное в самолете добро в вещмешок. Пистолет Зинаида сунула за пазуху. Решила держать его при себе.

Но перед тем, как пуститься в путь, они собрали парашюты и затащили их в самолет. Прокопий предложил:

— Давай разок стрельнем.

Зинаида достала пистолет. Прокопий показал ей, что делать, как взводить, как ставить и снимать с предохранителя, как целиться.

— Как целиться, я сама знаю. — И Зинаида прицелилась в бело-черную свастику на фюзеляже, в самую ее середину.

— Смотри, держи крепче, — наставлял ее Прокопий.

Сухо и раскатисто треснул выстрел, и пуля пробила дюраль, ударилась во что-то внутри, и самолет загудел своим пустым чревом.

— Получилось, — одобрительно покачал головой Прокопий. — А теперь дай я разок пальну. Поставь на предохранитель. Я сам сниму. Я все умею.

Бахнул еще один выстрел, и еще одно отверстие появилось в фюзеляже рядом с первым.

— Ничего сложного, — деловито сказал Прокопий, поставил пистолет на предохранитель и, перехватив его за ствол, протянул Зинаиде. — Теперь мы вооружены, и нам ничего не страшно.

Хорошенько поев у костра и попив кипятку с блинами, они обошли самолет и направились краем поляны прямо на солнце. Солнце уже взошло. Давно погасли последние звезды. На другой стороне неба, на западе, обтаявшей, хрупкой льдинкой белела прозрачная луна. Ночью она стояла где-то за деревьями, и Зинаида ее не видела. Негаданная и страшная ночь была позади.

Вскоре они спугнули стаю тетеревов, и те, торопливо хлопая тугими крыльями, потянули между деревьев. Зинаида сразу догадалась — там просека. Они свернули, продрались через заросли жимолости и действительно выбрались на просеку.

— Дорога, — облегченно вздохнула Зинаида и начала перевязывать сползший с головы платок.

— Мам, а следов тут нет. Никого тут не было. Может, пойдем по дороге?

— Пойдем, — кивнула она и огляделась. — Только осторожно. Разговаривать — шепотом. Если что — сразу беги в лес. Я — за тобой. Беги и не оглядывайся. Если потеряемся, сиди и молчи. Не бойся. Мы потом друг друга найдем.

Еду утром она разделила на две части. На всякий случай. Пистолет, который теперь оттягивал пазуху, беспокоил ее. Она согласилась взять его только потому, что в лесу появились стаи диких собак. Несколько раз они появлялись и возле хутора. Иван Степаныч отпугивал их. Но они уже не оставляли в загоне без присмотра овец. Ближе привязывали коров. Не выпускали из хлевов телят. Собаки кормились вблизи фронта и дорог трупами лошадей и людей. Иногда, в поисках добычи, забегали в леса и вытравливали на своем пути все живое. Такую стаю прошлой зимой встретила Пелагея. Хорошо, что у нее оказался автомат и она не испугалась…

Дорога уже начала зарастать молодыми побегами. Расчищали просеку зимой, деревья рубили прямо в снегу, и пни теперь торчали высоко. Следов действительно нигде никаких не было. Только однажды из боковой лощины на просеку вышел широкий лосиный след, потоптался и потянулся по колее, но вскоре свернул в такую же укромную, заросшую ивняком лощинку и исчез. Иван Степаныч говорил, что до войны лоси часто выходили к озеру, на водопой, а теперь ушли. Куда они могли уйти, если война гремит повсюду? Куда-нибудь далеко, в другие леса, где войны нет, думала Зинаида.

Впереди показались знакомые места. Чернел обвалившийся навес с пожелтевшими еловыми лапками. Широкий дощатый стол под огромной елью и жердевые лавки, заструганные грубо топором. Они вышли к складам, где в прошлую зиму прятался отряд Курсанта. Зинаида смотрела по сторонам, с радостью узнавая все и мгновенно вспоминая и лица, и голоса тех, о ком скучало ее сердце. Но увидит ли она их вновь, услышит ли когда-нибудь эти дорогие ей голоса? Некоторых уже — никогда. Она сдержанно, с дрожью в горле вздохнула и посмотрела на Прокопия. Тот тоже внимательно смотрел по сторонам и вдруг сказал:

— Мам, помнишь, мы с тобой тут опенки собирали? И я в подземелье провалился…

Они рассмеялись. Обнялись. И пошли в сторону вырубок. До Прудков оставалось всего ничего.

— А за солью? — спросил Прокопий Зинаиду.

— Соли, может, в деревне раздобудем. Вход там засыпан. Ты же видел.

— Раскопать можно.

— Если в деревне соли нет, то будем копать.

Если они одни, то ждать можно спокойно. И минуту, и час. Тот, последний, которому Воронцов еще не подарил свою пулю, тоже замер и тоже ждет. Но он ждет другого. И надежды у него другие. Потому что он не видит ничего, кроме леса впереди, редких кустов, заросших травой, с первыми морозами превратившейся в солому и будылья, да своих товарищей, которые истекали кровью вокруг него. Это, конечно, не прибавляло ни сил, ни смелости. Но, самое главное и самое опасное для него, он не видел стрелка, который тремя выстрелами выбил почти всю группу и теперь охотился за ним. Правда, его могла достать одна из автоматных очередей. Но расстояние… Расстояние, которое разделяло их, уменьшало шансы того, у кого в этот момент оказалось оружие ближнего боя, и увеличивало шансы того, у кого была винтовка.

Воронцов неподвижно стоял между двух кустов, упершись локтем в колено и держа на мушке узкий коридор луга и зарослей кустарника. Где-то за теми ивами замер последний автоматчик из группы «древесных лягушек». Он успеет взять его на мушку, даже если тот сейчас появится не там, где Воронцов его ждет. Главное, не шевелиться. Первое, что может подумать последняя «лягушка»: стрелок убит автоматной очередью. Второе: ушел, тихо уполз в лес и ушел. Но оставалось и третье, самое опасное. Но «лягушка» не уверена ни в одном, ни в другом, ни в третьем. А Воронцов знает точно: немец жив, лежит где-то там, в сотне шагах от него, за кустами, и тоже ждет.