Мы не сумели сохранить нашу близость, решил Норонья. Когда они с Констансой поженились, надежды на будущее делали их всесильными, а мечты озаряли скучный быт божественным светом. Первые годы брака напоминали Томашу миф, пересказанный Аристофаном и потом изложенный в Платоновом «Симпозиуме». Согласно этому мифу, в древние времена человек был совершенным существом с двумя парами рук и ног; к несчастью, бывшим любимцам богов случилось навлечь на себя их гнев; в наказание за дерзость Зевс разделил человечество на две половины, мужскую и женскую, и обрек каждого на вечные поиски своей половинки. С тех пор люди влюбляются и женятся, мечтая возвратить утраченную гармонию. Так было и у них с Констансой: первое время их близость была бесконечной, словно они и вправду превратились в единое существо.

Рождение Маргариты положило конец единству, реальность возобладала над мечтой. Теперь у них появилась новая цель: сделать так, чтобы дочка сумела прожить более-менее нормальную жизнь. Не сказочную, а самую обычную, как у большинства здоровых людей. Внезапный сокрушительный удар судьбы не оставил супругам сил для борьбы за уничтоженную Зевсом первородную гармонию. Оба несли свой крест с молчаливой покорностью, не решаясь заговорить о том, что мучило обоих, будто опасаясь, что слова разорвут тонкую нить, до сих пор связывавшую их души. Констанса и Томаш быстро привыкли скрывать свои чувства и, как хорошие актеры, научились улыбаться, изнемогая от боли. Посвятив себя дочери, у которой, несмотря на заботу, не было ни единого шанса стать такой же, как обычные дети, муж и жена окончательно отдалились друг от друга.

Упорно копаясь в своих воспоминаниях, придирчиво анализируя мысли и чувства, Норонья понял на удивление простую вещь: чтобы спасти брак, им с Констансой предстояло вернуть утраченную близость.

Томаш целую неделю не выпускал из рук телефон, но Констанса все не звонила. Вот и теперь его ждало разочарование.

— Hi, Tom, — поздоровался Молиарти.

— Здравствуйте, Нельсон, — хмуро ответил Норонья, не особенно стараясь скрыть досаду.

— Что-то от вас давно нет никаких вестей, старина. Как дела с нашим расследованием?

Португалец виновато прищелкнул языком.

— Все не так просто, — признался он. — Профессор Тошкану весьма надежно зашифровал номер своего сейфа.

— Смею напомнить, что фонд оплатил вам поездку в Геную и Севилью. Надеюсь, вы прокатились не зря.

— Нет, разумеется, нет, — заторопился Томаш. Американец имел полное право требовать отчета, и Норонья должен был во что то ни стало убедить его, что все идет по плану. — Я ознакомился с очень интересными документами и скопировал самые важные из них. Главная задача на сегодняшний день — получить доступ к сейфу профессора Тошкану. А для этого мне предстоит разгадать невероятно сложный шифр.

— А почему бы не… как это по-вашему?.. Почему бы просто не… break in?

— Взломать замок? — усмехнулся Томаш. Все же американская манера вести дела была чересчур прямолинейной. — Вдова ни за что на это не согласится.

— Fuck her! — выругался Молиарти. — Так взломайте тайком.

— Знаете, Нельсон, это уж чересчур. Я университетский преподаватель, а не взломщик. Если хотите взломать сейф, ступайте на Кайш-ду-Содре и наймите какого-нибудь громилу. А меня увольте.

Молиарти на том конце линии обреченно вздохнул.

— Okey, okey. Оставим это. Меня куда больше интересует наш очередной briefing.

— Конечно, — Томаш сверился с лежавшим на столе ежедневником. — Встретимся завтра?

— Давайте.

— Где? У вас в отеле?

— Нет, только не в отеле. Я собирался пообедать в ресторане «Касса-да-Агия». Вы знаете, где это?

— «Касса-да-Агия»? Это рядом с Каштелу-де-Сан-Жоржи?

— Точно. Давайте в час. Okey?

Из-за всего, что свалилось на него в последнюю неделю, Томаш совсем забросил Мишеля Фуко. Звонок Молиарти напомнил ему о том, что ребус Тошкану до сих пор не разгадан и что пора бы разделаться с «Надзирать и наказывать». В книге оставалось всего несколько страниц, и Норонья без труда прикончил ее за несколько часов. Читая, он не позволял себе увлекаться оригинальными суждениями автора, стараясь сосредоточиться на поисках ключа к шифру. Отложив книгу, Томаш надел куртку и вышел на улицу: расследование пора было форсировать. Оставались еще другие тома и другие дела.

Добравшись до торгового центра, Норонья зашел в книжный магазин. В отделе философии ему кстати подвернулись «Слова и вещи», очередное сочинение Мишеля Фуко, в котором могла скрываться разгадка тайны. Томаш взял с полки книгу и уже хотел было расплатиться, но внезапно решил побродить еще немного по магазину. Обыкновенно это занятие помогало ему успокоиться и выбросить из головы неприятные мысли, а неделя бесконечных мытарств явно требовала нервной разрядки. Перебравшись в историческую секцию, профессор долго листал классический труд Сэмюэла Ноа Кремера «История начинается в Шумере», впервые прочитанный еще в студенческие годы, потом обнаружил на полках новые издания Гульбенкяна и Дугласа Мак-Мертри, а рядом с ними разрозненные тома обожаемой им «Истории повседневной жизни».

В секции художественной литературы дипломированного историка привлекли, само собой, исторические романы. В этом отделе продавались сразу две книги Амина Малуфа: «Скала Таньиос» и «Самарканд». У этого автора Томашу доводилось читать «Сады света», жизнеописание человека из Месопотамии по имени Мани, основавшего манихейство. Норонья решил купить оба романа великолепного ливанца, но потом подумал, что в ближайшее время у него едва ли найдутся время и силы на беллетристику. И все же покидать магазин он не спешил. Ему нравилось просто бесцельно передвигаться между стеллажами, касаться кончиком пальца корешков, читать названия. Вот «Креольская нация» Хосе Эдуардо Агуалусы, рядом «Капитан Панталеон и рота добрых услуг» Марио Варгаса Льосы. Компанию перуанцу составляла чилийка: следующей за Льосой стояла «Дочь фортуны» Исабель Альенде. Томаш усмехнулся, наткнувшись на загадочную книгу в роскошной обложке, «Бога маленьких вещиц» Арундати Роя, и тепло улыбнулся «Имени Розы» Умберто Эко. Отличная книжка, подумал Норонья. Сложная, но очень интересная. Ни одному писателю еще не удавалось так глубоко проникнуть в мировосприятие средневекового человека.

На той же полке стоял еще один роман живого классика, «Маятник Фуко». Томаш застыл на месте, впившись взглядом в знакомую фамилию. Совпадение в духе Эко, отметил про себя Норонья. Впрочем, в романе речь шла о другом Фуко, не Мишеле, а Леоне, физике, куда более известном. Этот Леон прославился тем, что еще в XIX веке воссоздал принцип вращения земли при помощи маятника, который с тех пор хранился в главной обсерватории Парижа. Три знакомых слова сложились в привычную цепочку. Эко, маятник, Фуко. Томаш замер, боясь спугнуть внезапную догадку; обложка романа стояла у него перед глазами, словно выкрикивая три заветных слова.

Эко, маятник, Фуко.

Дрожащими, непослушными от волнения руками Норонья расстегнул куртку, полез во внутренний карман, нащупал среди мелких купюр сложенный вдвое потертый листок из блокнота. Достал на свет божий ребус профессора Тошкану, который уже начал казаться неразрешимым.