«Злата медаль в честь моих заслуг… Хранится в Софийском храме…» – почему-то вспомнились Истоме слова отшельника Феодосия, к которому он привязался всей душой и который неожиданно оказался дедом Марфы-Посадницы.

Мстительное чувство всколыхнулось в душе юного боярина с новой силой; он скрипнул зубами от ненависти и перевел взгляд на Федора.

Скорее всего, он был похож на отца, Исаака Борецкого – белокурый, длинноволосый и кудрявый ангелок с невинным детским лицом, хотя ему уже стукнуло немало лет. За его отнюдь не детские шалости, от которых за версту несло глупостью, Федор получил от новгородцев весьма неприятное прозвище – Дурень. Свое детское лицо он ненавидел и чтобы хоть немного выглядеть старше своих лет, отпустил бородку – три рыжих волоса в четыре ряда.

Для того чтобы его отметили как большого храбреца, Федка Дурень участвовал в наезде на Торговую сторону, где вместе со своими приятелями – Лукой и Семеном Афанасьевыми, Андреем Телятевым, Григорием Тучиным, Богданом Есиповым и другими сыновьями «старших» бояр – разграбил Никитинскую и Славкову улицы. Собственно говоря, такой грабеж считался среди боярской молодежи делом обыденным, и в этом набеге не был главной целью, ведь все его участники были людьми состоятельными и особо не нуждались в добыче. Просто бояре и «молодшие» люди – чернь, выясняли отношения. Во время наезда Федора кто-то оглоушил ослопом, и с той поры он стал еще глупее; люди поговаривали, что Дурень мечтает о монашеском постриге, но строгая и даже жестокая к своим детям боярыня Марфа запретила ему даже думать об этом.

Наглядевшись на своих кровных врагов, Истома начал рассматривать гостей боярыни. Все они ели и пили с таким рвением и так много, что казалось, будто этот пир был последним в их жизни. Куда только столь многообразие и количество наедков и напитков вмещалось? В отцовском доме застолье тоже было богатым (конечно, не такое, как пир у Марфы-посадницы), но все хотя бы пытались соблюсти меру и старались не обжираться до свинского состояния. Хотя бывало всяко; и среди добрых зерен всегда можно найти плевелы.

Для обжор и неумеренно пьющих на заднем дворе усадьбы Яковлевых стояли специальные козлы – наподобие тех, на которых пилят дрова. Переевший и изрядно упившийся гость приходил туда с павлиньим или фазаньим пером, ложился на козлы животом и, опустив голову пониже, начинал щекотать в горле и слегка раскачивался. Результат его действий не заставлял себя слишком долго ждать… Опорожнив желудок, он вновь отправлялся за стол, и все начиналось по-новому, так как еды и выпивки было не просто много, а очень много. А отказ от угощения мог нанести обиду гостеприимному хозяину.

Тем не менее на пиру у Марфы-посадницы нашелся один такой человек. Истома сильно удивился, заметив среди блистательных дорогих одеяний грубое, изрядно выцветшее от долгого ношения рубище монаха. Оно принадлежало сухонькому седобородому старичку с живыми умными глазами. Монах ни до чего не дотрагивался, только благословлял каждое подносимое ему блюдо и хранил глубокое молчание. Но благородное лицо старика постоянно меняло выражение – от светлого благочестия до какой-то тяжкой думы, омрачавшей его высокое чело.

– Кто это? – придержав за рукав молодого разносчика, который не выдержал искуса и заглянул за ширму, тихо спросил Истома.

– О ком речь ведешь?

– О монахе.

– Э, да ты полная темнота! – снисходительно ответил слуга. – Это ведь преподобный Зосима-праведник, игумен Соловецкой обители.

Зосима! Ну конечно же это он! Истоме довелось видеть знаменитого подвижника Зосиму, когда ему исполнилось восемь лет. По какой-то надобности он приезжал в Колмогоры, и отец оказал ему помощь. В чем именно она заключалась, Истома не помнил. Но историю Зосимы хорошо знал.

Это был необыкновенный человек. Он родился в вольной Новгородской земле, но уже в юные годы ощутил недовольство жизнью с ее мелочными целями и желаниями. Пламенная душа Зосимы искала подвигов, жаждала идеала, который воплотился у него в отшельничестве, в борьбе с дьяволом, который господствовал над миром, как он думал. Сначала Зосима молился и трудился на Валааме, но этот труд показался ему ничтожным, и он отправился на недоступный остров, где вместе с двумя другими отшельниками, Савватием и Германом, основал обитель.

Никто в Новгороде не хотел верить, что люди могут жить в такой далекой и суровой стране, а между тем слава отшельников росла, имя Зосимы разносилось по всем концам Новгородской земли. Толпы поклонников из далеких мест потянулись к новой святыне. Но слава человеческая всегда рождает зависть мелких людишек. Преподобному Зосиме позавидовали многие бояре новгородские, в том числе и рыбники-стяжатели. Они замыслили отобрать у Соловецкой обители, которая с каждым годом прирастала числом иноков и богатела, земли и изобильные рыбные ловища. Боярские люди не позволяли монахам ловить рыбу в озерах.

Пришлось соловецкому игумену Зосиме отправиться в Великий Новгород, чтобы отстоять права обители на Обонежье. Он ходатайствовал перед посадниками о передаче островов во владение Соловецкому монастырю. Но они принадлежали Марфе, и гордая боярыня, когда посадник отправил к ней игумена, так как он обратился не по адресу, не пожелала внять просьбам Зосимы. Привратник вытолкал его с бесчестьем со двора Борецких – взашей. А Марфа кричала вслед: «Вишь, что удумал, черноризцец! Отчизну нашу отъемлет от нас!»

Но спустя какое-то время среди новгородцев и жителей Новгородской земли пошли настырные слухи, что сильно обиженный Зосима будто бы обернулся к палатам Борецких, закрыл глаза и воскликнул, подняв указующий перст к небесам: «Зрю! Я все зрю! Настанет время, когда жители сего дома из-за своей бесстыдной алчности и гордыни понесут божье наказание, и больше не будут ходить по своему двору. Зарастет он травой и чертополохом, его житницы оскудеют, двери в доме затворятся и уже никогда не отворятся. Этот дом опустеет и покроется тленом!»

Правда ли это, Истома не знал. Но факт такой был: не получив никакой помощи ни от посадника новгородского, ни от именитых бояр, – как же, сама Марфа Борецкая изгнала попрошайку, знать, не так уж много святости у Зосимы, – он возвратился на Соловки, где война между иноками и слугами рыбников по-прежнему продолжалась с переменным успехом.

А здесь, поди ж ты, – мухомор в цветнике. Заскорузлый отшельник-аскет в поношенном рубище среди блистательных гостей Марфы-посадницы – ухоженных, хорошо упитанных и в дорогих одеяниях. За один кафтан с золотыми пуговицами, в которые были вправлены драгоценные каменья и в котором красовался Федка Дурачина, соловецкие иноки могли прожить целый год, не зная недостатка ни в чем. Похоже, в мире что-то изменилось, коль гордая боярыня допустила к своему столу столь ничтожного по ее понятиям человека. А уж как она его обихаживает! Будто Зосима самый дорогой гость на пиру. Сама тарелки с яствами подносит, но игумен ни в какую – почти не ест, разве что отщипнет кусочек хлебушка, не пьет, только вежливо благодарит, да сыплет благословениями и к месту и не к месту.

С чего бы такая странная забота о старце и такое льстивое уважение со стороны Марфы Борецкой? Похоже, что-то в лесу издохло, не без злого сарказма сделал вывод Истома. Видимо, до Марфы наконец дошли слухи о пророчестве старца, и она испугалась, ведь слава Зосимы докатилась даже до дальних пределов земли Русской, и никто уже не сомневался в его святости.