Мара ловила каждое сказанное им слово, каждую улыбку, словно движения некоего замысловатого танца. То же самое чувствовал и Питер, она была в этом уверена. То общее, что было у них, искреннее удовольствие, которое они получали от общения, влекло их друг к другу, и незаметно для себя оба поддавались этому влечению. В то же время оба ощущали, где находится невидимая грань, которая разделяла и оберегала их, не позволяя посягнуть на что-то большее. Даже тепло, светившееся в их глазах, не разгоралось в пламя, и взгляды говорили одно: больше ничем мы не сможем друг с другом поделиться; больше никем мы друг другу не станем.

Мара стряхнула с себя нахлынувшие было воспоминания и задумалась над словами Кефы.

— Что случилось?

— Бвана Карлтон приказал мне не подпускать ее к нехорошим напиткам, — в голосе Кефы послышалось недоумение. Персонал приюта был обучен не обсуждать желания клиентов, особенно в отношении алкоголя. Джон объяснил всем, что никогда нельзя спрашивать у клиента, не желает ли тот еще бокальчик, так как под словом «еще» подразумевается, что он уже выпил один (или дюжину), а это никоим образом не касалось обслуги. — Я думал, что у нее в рондавеле есть бутылка джина, — продолжал Кефа. — Это ее «дава». Как положено.

— Положено, — согласилась Мара, — но слишком много «давы» — это нехорошо. У нее были припасены еще две бутылки, пока Карлтон их не отобрал.

Взглянув друг на друга, они замолчали, затем разом бросились к парковке.

Хватило одного взгляда, чтобы понять — одного из «лендроверов», из «Маньялы», не достает.

— Вчера вечером она поехала в Кикуйю, — в отчаянии произнесла Мара. Даже местные жители, хорошо знающие здешние дороги, старались не ездить в темноте, особенно в нынешние тревожные времена после провозглашения независимости. Если же кому-то и приходилось пускаться в путь в ночное время, никто и никогда не путешествовал в одиночку. Тем более нельзя было даже вообразить себе, чтобы ночью в дорогу отправилась женщина.

— Она, должно быть, в отеле, — сказал Кефа. Голос его звучал спокойно, но на лице читалась тревога. Даже в отеле одинокая женщина не была в безопасности, особенно выпившая.

Мара закрыла лицо руками, отчаянно пытаясь собраться с мыслями. Если бы рация работала, можно было бы связаться с полицией Кикуйю и попросить их о помощи. Но в свое время она послушалась Карлтона и не стала чинить рацию. Теперь Мара горько сожалела об этом — нужно было настоять на своем. Она отвечала за приют и за людей, находящихся тут. Ей следовало быть готовой к любым неожиданностям… Но сейчас от раскаяния толку было немного. Мара постаралась собраться с мыслями.

— Я найду Картона, и мы сразу же выезжаем.

Кефа махнул рукой в сторону полосатого «лендровера»:

— Я возьму ключи.

Мара покачала головой — она предпочитала водить свою машину, особенно когда нужно было спешить.

— Нас уже трое, — сказал Кефа. — А еще нужно взять с собой следопыта.

Глаза Мары расширились от нехороших предчувствий. Но он лишь развел руками:

— Нужно быть готовым ко всему.

Мара кивнула. Кефа был прав. Это одно из неписаных правил сафари: быть готовым ко всему. И тут же мелькнула еще одна мысль.

— А не взять ли с собой Доди?

— Нет, — твердо ответил Кефа. — Это наше внутреннее дело.

Он помолчал в раздумье.

— Если что-то пойдет не так, Доди будет очень, очень зол.

— Ты прав, — согласилась Мара. — Мы разберемся сами.

…Следопыт сидел на переднем сиденье рядом с Марой, едва не сползая с него, пристально вглядываясь в лобовое стекло. Время от времени он тыкал узловатым пальцем в свежий след на обочине, где отпечатался новый протектор.

— Заметен след, — говорил он, без труда различая проложенный «лендровером» путь. — Она очень плохо водит, — подметил следопыт и прочертил в воздухе волнистую линию.

— Было темно, — вступилась за Лилиан Мара.

Следопыт покачал головой:

— Наоборот, очень, очень светло. Была полная луна. Она могла все видеть.

— Она не привыкла к таким дорогам, — отозвалась Мара, радуясь тому, что появился повод поговорить — разговоры отвлекали от тревожных мыслей. — В городе, где она живет, дороги сделаны из бетона. А ночью там горят огни на таких… высоких палках.

Пока следопыт раздумывал над ее словами, Мара мельком взглянула в зеркало заднего вида — там отражался Карлтон, расположившийся рядом с Кефой на заднем сиденье. За те полчаса, пока они ехали, он едва ли произнес пару слов. Но, судя по плотно сжатым губам, он сильно переживал за Лилиан и чувствовал вину за то, что не уследил за ней. Поймав взгляд Мары, Карлтон поднял глаза — их взгляды пересеклись. Она попыталась выдавить из себя ободряющую улыбку. Мара и сама убеждала себя, что, вероятнее всего, они найдут Лилиан в целости и сохранности в отеле Кикуйю в обеденном зале со свежим номером «Ист Эфрикан стандарт»[17]в руках. Мара припомнила свой первый завтрак с Джоном наутро после свадьбы: пересушенные гренки с двумя видами джема, желтым и красным, причем разобрать, из чего они сделаны и чем отличаются, кроме цвета, не представлялось возможным; блюдо с желтоватой жижей растаявшего масла и переваренные до консистенции морских ракушек яйца. С тех пор гостиница сменила хозяина: вместо бывшего владельца, который счел за благо покинуть страну после окончания колониального правления, здесь осел новый, африканец из Дар-эс-Салама, но пошла ли смена власти на благо кухни самого заведения, приходилось сомневаться. Была надежда, что, вкусив плоды кулинарного искусства, предлагаемые в гостинице, Лилиан сумеет оценить удачу, ниспосланную ей в лице такого повара, как Менелик.

Резкий толчок «лендровера» вернул Мару к мыслям о дороге. Забывшись, она на полном ходу угодила на «стиральную доску», и машину затрясло, как в лихорадке, пока, вцепившись в руль и сбавив скорость, Мара приноравливалась к ухабам и рытвинам. Когда у нее были пассажиры, она обычно успевала их предупредить, но сейчас не проронила ни звука. Прижавшись к правой обочине, в молчании они проехали до изгиба дороги. Тяжелая машина с трудом вписалась в поворот, и взору Мары открылся горизонт. Все ее тело напряглось, а нога сама надавила на педаль тормоза.

Впереди виднелось нечто в черно-белую полоску. Полоску настолько отчетливую, что это не могло быть зеброй.

— О боже, — только и вымолвил Карлтон.

«Лендровер» из «Маньялы» стоял на дороге лишь двумя колесами, уставившись на них удивленными глазами фар; передним бампером он упирался в ствол стоявшего на краю дороги баобаба.

Мара бросила свой «лендровер» вперед, резко притормозив рядом с замершей машиной. Одного взгляда на кабину было достаточно, чтобы у нее похолодело внутри — в «лендровере» было пусто.