— Это твой титул?

— Временно, пока не вернется Джон, — объяснила Мара.

Пока не вернется Джон.

Произнесенные слова показались ей ненужными и бессмысленными — как будто их случайно выдернули из другого разговора.

Бина проницательно посмотрела на нее.

— Отличное имя. Тебе стоит сохранить его. Это мой совет.

Мара криво улыбнулась.

— Самое смешное в том, что у нас вообще раньше не было бваны. Просто каждый выполнял свою работу.

Бина покачала головой. Ее лицо выражало нетерпение и нежность, как будто Мара была капризным, но обаятельным ребенком.

Они попрощались. Когда мальчики провожали Бину, Мара услышала, как они вновь завели свою детскую болтовню. Вопреки ее ожиданиям Бина вовсе не усмирила их, а напротив — сама засыпала вопросами на ломаном суахили. Мара догадалась, что индианка хочет собрать побольше слухов о фильме, чтобы потом распространить их по всему Кикуйю.

Вернувшись на свой наблюдательный пункт, Мара увидела, что все собрались у водопоя. Лилиан стояла рядом с Питером прямо напротив камеры. Она сняла шляпу, и ее длинные темные волосы упали на плечи.

Маре показалось, будто она наблюдает за собой со стороны. Было так легко представить себя на месте Лилиан — она прекрасно помнила, как у Питера, когда он улыбался, вокруг глаз образовывались морщинки, и знала, что, если посмотреть вблизи, его волосы имели разные оттенки. Закрыв глаза, она могла почувствовать его благоухание: африканский запах пота и пыли на фоне аромата корицы…

Когда она вновь открыла глаза, Питер наклонился к Лилиан. Мару как током ударило, когда она поняла, что сейчас произойдет. Она впилась в спинку стула. Жесткая переплетенная веревка врезалась ей в кожу.

При виде этой сцены у Мары перехватило дыхание, каждая клеточка ее тела напряглась. Она ожидала, что случится дальше. Ожидала, что Люк обнимет Мегги и поцелует ее.

Мара помотала головой и отвела глаза. Она пристально глядела на спокойную глубокую воду, простирающуюся вдаль от берега. Изучая серебристую поверхность, она старалась сосредоточиться на птицах, тростнике, отражениях, но только не на людях, находящихся на переднем плане. Однако бурные эмоции все равно переполняли ее.

Она пыталась успокоиться.

Они — актеры. Профессионалы. Они все время это делают. Это ничего не означает…

Она видела их краем глаза. Их губы слились. Рука Лилиан обвила шею Питера. Мара чувствовала, что ее предали, словно это она должна была стоять там, внизу, с Питером. Как будто только она могла исполнить роль Мегги. Как будто Люк принадлежал ей.

Мара потерла лицо руками, чтобы избавиться от этих мыслей. Сумасшедших мыслей. Правда заключалась в том, что все это не имело к ней никакого отношения. Она никогда больше не будет Мегги. Она уже не была членом съемочной группы. Тем лучше: ее ощущения сейчас это доказывали. Карлтон спас ее, осознанно или нет. Границы действительно стали размытыми, но он помог ей сделать шаг назад. Теперь она снова была обычной женой охотника. Хозяйкой сафари.

Все встало на свои места.

Мара наблюдала за тем, как шпорцевый гусь сел на воду и она покрылась рябью. Женщине захотелось покоя, который должен был наступить после всплеска чувств, но покой не приходил. Было лишь ощущение опустошенности, будто ее оставили жизненные силы.

Ее взгляд блуждал по округе, минуя точку, где стояли Мегги и Люк. Наконец Мара сосредоточилась на маленькой хижине, построенной сомалийскими рабочими у края леса. Они сплели ее из травы и прутьев, в то время как местный люд использовал саманный кирпич. Тем не менее строение не казалось чужеродным в этих местах, словно стояло здесь всегда. Хижина была готова для съемок финальных сцен. В тот день, когда Брендан начал устанавливать свет так, чтобы он проникал сквозь входную дверь, Мара сказала себе, что съемки подходят к концу. И этот конец не за горами.

Все, что от нее теперь требовалось, это не забывать, кто она, где находится и кому принадлежит.

Дверь в рондавель была заперта, шторы задернуты. Мара тихонько постучала. Ее воображение рисовало Лилиан, разметавшуюся во сне в кружевной ночной рубашке, с распущенными волосами, ниспадающими со специальной маленькой сатиновой подушечки едва ли не до пола, поскольку косметолог рекомендовал следить за правильным положением тела во сне, чтобы, в частности, какая-нибудь непослушная прядь не отпечаталась на драгоценной коже. Выждав паузу, Мара постучала вновь, на сей раз громче. Собственно, выбора у нее не было — будить Лилиан нужно было так или иначе — съемочная группа уже закончила завтрак и собиралась на съемку.

Ответа не последовало и на сей раз, и Мара осторожно отворила дверь. Картина, представшая ее взору, являла собой привычный хаос: носки, разбросанные по углам, вечернее платье, сброшенное на торшер, туфли, небрежно скинутые на пол, уже исследуемые белыми муравьями. Вот только постель была пуста. Простыни опрятно застелены и подоткнуты под матрас. Москитная сетка подвернута по-дневному. Мара нахмурилась — хаус-бои еще не появлялись, а Лилиан вряд ли удосужилась бы убрать за собой постель.

Отгоняя дурные предчувствия, Мара выскочила из хижины. Срываясь на бег, она бросилась искать Кефу в надежде, что у него есть какое-то простое объяснение тому факту, что Лилиан не ночевала у себя в рондавеле.

Добежав до компаунда, Мара тут же заметила высокую фигуру Кефы, склонившуюся у входа в сарай бваны Стиму. Мара перешла на шаг. На Кефе красовалась рубаха, выкроенная из того же голубого китенге, что и ее платье «хозяйки сафари», и занавески приюта. Рукава, видно, только что выглаженные, топорщились на плечах.

— Кефа! — только и смогла выдохнуть Мара, подойдя поближе.

Он обернулся, расправив плечи. Мара обвела взглядом свое платье, намекая на схожесть их одеяния.

— У тебя новая рубаха, — не давая ему опомниться, сказала она, — выглядит очень хорошо.

— Я заказал у миссис Чакрабурти. Индивидуальный пошив, — выпятил грудь Кефа, уже намереваясь обороняться, но тут же изменился в лице. — У нас что-то случилось?

— Лилиан не ночевала в своем рондавеле. Ее постель нетронута.

Кефа опустил глаза:

— Быть может, она спала в другом месте?

Мара уставилась на него. На мгновение в памяти вспыхнула сцена: Мегги и Люк целуются у пруда. Но насколько она знала Питера, у него с Лилиан были сугубо профессиональные отношения. Мара перебрала в уме остальных членов группы — было не похоже, что Лилиан испытывала к кому-либо особый интерес. Мара так и сказала:

— Не похоже. Кроме того, нет ни дорожной сумки, ни ботинок.

Кефа понимающе кивнул и в свою очередь нахмурился:

— Она пошла к себе очень рано. Была очень сердита.

Пришел черед Мары удивиться. Вчерашний вечер не запечатлелся в ее памяти какими-либо размолвками. Хотя судить о других она не могла — она провела вечер с Питером, предавшись воспоминаниям об австралийской части их жизни. А началось с того, что Питер случайно обмолвился о том, как готовила его мама; слово за слово, и незаметно неловкость, которая была между ними последнее время, растаяла. Он вспоминал о тех местах в Новом Южном Уэльсе, куда хотел бы вернуться, если только Пола согласится обойтись без пятизвездочных отелей. Мара, в свою очередь, поведала ему о Бишено — маленькой рыбацкой деревушке, куда она ездила в детстве на каникулы. Она называлась так в честь французского исследователя, и Питер даже заставил ее произнести это необычное название по буквам. Мара припомнила, что там можно было увидеть крохотных пингвинов, гнездившихся на ромбовидном островке. Питер много рассказывал о местах, где ему приходилось сниматься, признав, что иногда у него возникало чувство, будто только на съемках он может быть самим собой. Но так или иначе, едва съемки подходили к концу, ему не терпелось вернуться назад, к семье.