податной список не только безукоризненно справедливо, но и ко всеобщему удовлетворению. Подобно древним, воспевавшим век Крона, прославляли союзники афинян подать, установленную Аристидом, называя ее «счастьем Греции», особенно, когда она по прошествии недолгого времени удвоилась, а затем и утроилась. Общая сумма, назначенная Аристидом, была около четырехсот шестидесяти талантов» (Plut. Arist. 24). За это-то Аристид, по словам Диодора, и получил звание Справедливого (Diod. XI. 48. 2). Правда, Диодор сообщает, что общая сумма фороса составляла не 460, а 560 талантов (Diod. XI. 48. 1)[705].

Итак, прежний союз дал трещину. Судя по сообщению Диодора, спартанцы тяжело переживали случившееся. Рассказывая о событиях 475 г. до н. э., он замечает, что «лакедемоняне, столь неразумно лишившиеся гегемонии, переживали тяжелый момент. Поэтому к отпавшим от них эллинам они относились враждебно и грозились подвергнуть их соответствующему наказанию. Герусия, собравшись, обсуждала вопрос о войне против афинян за возвращение гегемонии на море. Точно так же этот вопрос стоял и на созванном общем народном собрании. Молодежь и многие другие ревностно ратовали за восстановление гегемонии…» (Diod. XI. 50. 1–3). Сторонники войны ссылались на некое древнее предсказание, по которому в Греции не должно было быть «хромой гегемонии» (Diod. XI. 50. 6)[706]. «Афиняне, – продолжает Диодор, – предполагая сперва, что будет большая война с лакедемонянами за господство на море, стали строить больше триер, собирали деньги и дружески обращались с союзниками» (Diod. XI. 50. 8). Однако в конце концов лакедемоняне отказались от этих намерений, убежденные одним из геронтов Этоймаридом (Diod. XI. 50. 6–8).

Если верить Плутарху, лакедемоняне добровольно отказались от лидерства, раскрыв предательство Павсания. «Когда лакедемоняне поняли, что слишком большая власть портит их военачальников, – утверждает Плутарх, – они добровольно отказались от главенства и перестали посылать на войну командующих, предпочтя господству над всей Грецией мудрую воздержность граждан и верность их отеческим обычаям» (Plut. Arist. 23). Нам представляется все же, что ситуация, описанная Диодором, ближе к истине. Вряд ли лакедемоняне захотели бы столь легко отказаться от гегемонии, уступив ее афинянам.

Вернемся к нашим героям. Что касается Фемистокла, то и его положение после Саламина существенно меняется. Возможно, он не избирается стратегом на 479 г., но его активное участие в политике по-прежнему заметно. Реализация масштабной строительной программы позволяет видеть в нем подлинного лидера, поскольку восстановление стен будет иметь немалое политическое значение. По инициативе Фемистокла начнется восстановление и укрепление города. Это было необходимо, поскольку афиняне, вернувшиеся в город после Платейской битвы, обнаружили его значительно разрушенным[707]. «Афинское государство после того, как варвары ушли из Аттики, немедленно стало перевозить обратно афинских детей, женщин и уцелевшее домашнее имущество оттуда, куда все это было помещено ради безопасности, и принялось за восстановление города и его стен» (Thuc. I. 89. 3).

Диодор, правда, отмечает, что афиняне стали возвращаться в родной город лишь после Платейской битвы. «В Элладе, – пишет он, – после победы при Платеях афиняне возвратили в Афины из Трезена и Саламина женщин и детей и тотчас же стали обносить город стеной и делали все необходимое для укрепления его безопасности» (Diod. XI. 39. 1). Он также отмечает, что разорение Аттики и разрушение Мардонием города и храмов не на шутку разгневало афинян (Diod. XI. 28. 5–6)[708]. Поэтому их естественным желанием было заняться восстановлением разрушенного жилья. Но Фемистокл убеждает их повременить. В первую очередь, считал он, необходимо было укрепить город. На первый план им выдвигается вопрос о строительстве оборонительных сооружений – городских стен[709]. Фукидид в первой книге своей «Истории» немало места отводит рассказу о строительстве городских стен и укреплении Пирея (Thuc. I. 89–93). Сказанное им свидетельствует о политической значимости как начатых работ, так и их инициатора. Лидерство Фемистокла видно практически во всем. Все, о чем рассказывает Фукидид, делалось по советам Фемистокла.

Когда лакедемоняне, которым пришлась не по вкусу идея восстановления стен и укрепления города, направляют в Афины посольство, афиняне, по совету Фемистокла, обещают направить в Спарту посольство для обсуждения этого вопроса (Thuc. I. 90. 3). Далее «Фемистокл советовал, чтобы поголовно все афиняне, находившиеся в городе, занялись сооружением стен, не щадя при этом ни частных, ни общественных построек, которые могли бы быть полезными для дела, и не останавливаясь перед разрушением всего этого» (Thuc. I. 90. 3). Дав такие наставления, сам Фемистокл отправляется в Лакедемон, куда позднее прибудут остальные афинские послы – Аброних и Аристид (Thuc. I. 90. 4).

Возможно, участие в посольстве в Лакедемон Аристида, как полагает У. Форрест, было следствием прекращения прежних распрей и соперничества[710]. Впрочем, судя по сообщению Геродота, примирение бывших соперников могло произойти гораздо раньше – перед Саламинской битвой (Herod. VIII. 79). В любом случае сказанное подтверждает приведенные выше слова Аристотеля о том, что оба политика – Фемистокл и Аристид – в это время были простатами демоса (Arist. Ath. Pol. 23. 3).

О том же говорит и Диодор. «Когда афиняне недоумевали, что нужно делать, – пишет Диодор, – Фемистокл, пользующийся тогда у них большим влиянием, советовал сохранять спокойствие, ибо, если будут сопротивляться, лакедемоняне вместе с пелопоннесскими войсками легко помешают им укреплять город» (Diod. XI. 40. 4). Вслед за началом строительства городских стен возобновляются прерванные в 493 г. до н. э. строительные работы в Пирее[711]. Фемистокл, говорят античные авторы, убедил афинян построить стены вокруг Пирея (Thuc. I. 93. 2–3; Diod. XI. 41. 2; ср. Plut. Them. 19). «По его совету, – пишет Корнелий Непот, – был выстроен и обнесен стеной тройной Пирейский порт, значением сравнявшийся с самим Городом, а деловыми качествами превзошедший его» (Nep. Them. 6, пер. Н. Трухиной)[712].

Аристофан позднее скажет, что это именно Фемистокл присоединил Пирей к городу (Aristoph. Equit. 813–816). «Фемистокл, – по словам Плутарха, – не то чтобы “приклеил Пирей” к городу, как выражается комик Аристофан, а город привязал к Пирею и землю к морю. Этим он усилил демос против аристократии и придал ему смелости, так как сила перешла в руки гребцов, келевстов и рулевых. По этой причине и трибуну на Пниксе, устроенную так, что она была обращена к морю, тридцать тираннов впоследствии повернули лицом к земле: они думали, что господство на море рождает демократию, а олигархией меньше тяготятся земледельцы» (Plut. Them. 19).

Укрепление Пирея, считал Фемистокл, также могло вызвать негативную реакцию лакедемонян. Поэтому он предложил вновь направить посольство в Спарту, участники которого должны были если не успокоить лакедемонян, то хотя бы несколько притупить их бдительность (Diod. XI. 46. 1–3). Горожане вновь поддержали