Барков искренне считал, что Фотиев был прав, когда замыслил уничтожение изжившего себя клана, а заодно и ордена, и жалел, что тому не удалось довести дело до конца. Он был согласен с Иваном Матвеевичем, что последние несколько сот лет орден зря коптил небо, занимаясь чем угодно, только не тем, чем нужно. А Захар вместе со своими отступниками и вовсе начал прямое противостояние с заветами Господа. Если бы тогда получилось, как было задумано, сейчас они бы уже строили новый, прекрасный мир. А что теперь? Он в изгнании, Иван Матвеевич вынужден скрываться, а Вениамин, еще один из тройки друзей-соратников, погиб от руки проклятого мутанта.

Примерно на восьмом году одиночества Борису пришла в голову одна мысль. Так как не было возможности держать в тайге постоянную охрану, всем изгнанникам ставили мощный гипнотический блок, препятствующий побегу, снять который самостоятельно никому не удавалось. Ссыльным миссионерам блок ставил лично глава ордена. Ко времени суда над Барковым это место занял Кирилл, но он почему-то то ли забыл про эту процедуру, то ли пожалел Бориса и блок ему не поставил. А может быть, просто элементарно не умел этого делать. А раз так, решил Барков, что его держит в этом проклятом месте? Воля ордена? Так он больше не признает орден. Совесть миссионера? Он больше не считал себя миссионером.

Географию этих мест Борис знал досконально. В свое время он входил в состав смешанной, совместной с кланом экспедиции, подыскивающей новое убежище для изгнанников — к старому вплотную подобрались большевики, оборудовав неподалеку от него зону с лесоповалом. Не помешала им даже дурная слава «чертова леса», специально созданная для отпугивания людей.

У Баркова была выдающаяся даже для человека духа память. Однажды увиденное или услышанное навсегда запечатлевалось в его голове. Он помнил каждую тропинку в тайге, с закрытыми глазами представлял себе подробную географическую карту местности с названиями всех населенных пунктов. Помнил имена резидентов ордена во всех городах страны, где таковые имелись, и адреса уполномоченных ФСБ в самых захудалых районных городишках. Для затеянного побега он не нуждался в проводнике.

Готовиться Борис начал с зимы. Застрелил сохатого и насушил до каменной твердости целую гору нарезанного тонкими пластинками мяса. Ничего больше брать с собой он не собирался, потому что выходить решил летом, когда тайга всегда может прокормить знающего человека. Когда сошел снег, он взял с собой рюкзак с мясом, ружье, топор и отправился на берег реки. Там поставил шалаш и несколько дней валил деревья, из которых соорудил крепкий плот. А как только сошли паводковые воды, отправился в путь.

Плот то плавно скользил по длинным плесам, то обдирал днище на перекатах. Мимо проплывали осточертевшие гряды холмов и заваленная буреломом тайга. По утрам Барков, чтобы разнообразить стол, ловил рыбу, собирал съедобные растения и отправлялся дальше. На четвертой неделе пути, днем, когда он причалил к пологому берегу, чтобы приготовить себе обед, рядом с плотом опустился вертолет, из которого вывалился настоящий десант. Были там милиционеры с автоматами, инспекторы рыбоохраны и какие-то вовсе непонятные люди. Борис, прощупав их, сразу сообразил, что где-то неподалеку на его пути обосновалось на отдых большое местное начальство, которому ни к чему были лишние свидетели их разудалого времяпрепровождения.

Милиционер с погонами старшего лейтенанта потребовал у него документы. И Борис «предъявил»… Так предъявил, что старлей вытянулся во фрунт и замер в ожидании приказа. В итоге вертолетчикам пришлось менять маршрут, чтобы доставить неожиданного пассажира в райцентр, где имелся аэропорт. В благодарность за это Барков позаботился, чтобы летуны не были наказаны за нарушение полетного задания, внушив всем, кто был в вертолете, что они доставляли в больницу тяжелобольного эвенка, который даже оставил им полмешка вяленого лосиного мяса.

В районном центре беглец отправился прямо к уполномоченному ФСБ, которым оказался изнывающий от безделья и отсутствия каких-либо перспектив сорокалетний капитан, сосланный в глухомань за пьянство. Он посмотрел на незваного гостя мутным взглядом, но голос его оказался удивительно трезвым — сказалась комитетская выучка.

— Что нужно? — лаконично спросил он.

— Откройте пакет под номером тридцать два сто шестьдесят четыре, — так же коротко ответил Барков.

Капитан на глазах подтянулся, стал серьезнее и попросил его ненадолго выйти на улицу.

Борис присел на деревянную скамейку около входа и, посмеиваясь про себя, подставил лицо солнцу. Автором приказа, запечатанного в пакете номер тридцать две тысячи сто шестьдесят четыре, был он сам. Исходя из опыта работы еще в дореволюционной тайной полиции, он знал, что там чаще, чем в других местах, встречаются люди, не поддающиеся внушению. А обстановка в любой момент может заставить обратиться за помощью к коллегам. Что, если нарвешься именно на такого? Поэтому в свое время он, получив согласие директора, провел работу, в результате которой в сейфе у каждого районного уполномоченного от Калининграда до Чукотки появился пакет под означенным номером.

Если к обладателю пакета придет человек и назовет правильные цифры, офицер должен, не спрашивая документов, открыть его и в точности выполнить содержащийся там приказ. Что он гласил — оказать ли человеку помощь, или немедленно застрелить его, — не знал никто, потому что при смене должности пакет следовало сдать в нетронутом состоянии. И желающих вскрыть его без надобности ни разу не нашлось.

А приказ был прост, как три копейки. Открывший пакет офицер обязан был выполнить любое требование пришедшего к нему человека. После прочтения бумагу следовало уничтожить, не сообщая о визитере вышестоящему начальству. Если же возникнет необходимость оправдать какие-то действия офицера, тот, кто придет за помощью, напишет на конверте еще несколько цифр, которые послужат исполнителю приказа индульгенцией, снимающей любые обвинения.

Над головой у Баркова открылось окно, и капитан сказал:

— Входите!

Барков вошел.

— Приказывайте! — Похоже, лаконичность была у капитана в крови.

Борис не стал требовать слишком многого. Он просто забрал у капитана весь оперативный денежный резерв, совсем, впрочем, небольшой, и попросил одеть его поприличнее. А после этого устроить без документов на самолет до краевого центра.

Конечно, Барков вполне мог бы обойтись и собственными силами, не обращаясь к бывшему коллеге. И отсутствие документов не оказалось бы помехой. Но он не хотел отмечать свой путь странностями, за которые непременно зацепятся агенты ордена, когда пойдут по его следу. Достаточно уже одного случая с вертолетом.

Утомленный бездельем капитан сработал оперативно, и назавтра беглец был уже в Красноярске. При расставании предусмотрительный офицер напомнил Борису:

— Ты циферки-то напиши, а то скажут, что пропил капитан Терещенко неприкосновенный фонд…

Пребывание в Красноярске было довольно рискованным делом, потому что в краевом центре несли службу резидент ордена и четыре его помощника, которые могли разоблачить его при случайной встрече. Но Борис осознанно пошел на этот риск, считая, что вероятность встречи в огромном городе бесконечно мала. Кроме того, он был намного опытнее всех четырех красноярских миссионеров. В крайнем случае, он рассчитывал заметить их раньше, чем они увидят его, и вовремя скрыться.