– Вот женщины, которых он удерживал у себя, – сказал он, открывая первую. В ней лежала стопа снимков толщиной в несколько дюймов.

Кэрри взглянула на первый. С него прямо в объектив камеры смотрела латиноамериканка на фоне белой стены, одетая в какую-то, похожую на медицинскую, одежду. Ее лицо было абсолютно пустым, а глаза – мертвыми, будто она все еще стояла на четвереньках в высокотехнологичном стойле Хаскелла, намертво связанная с доильным аппаратом.

Кэрри закрыла папку – этого ей оказалось достаточно. Фото взбудоражило ее гораздо больше, чем она могла предположить.

– А это, – сказал Дэйв, придвигая ей следующую папку, – его жена.

Кэрри медленно просмотрела фотографии, шокированная жутким физическим состоянием, в котором находилась жена Хаскелла. В интересах следствия ее фотографировали такой, какой обнаружили, – то есть привязанной грубым пеньковым шпагатом к кровати в спальне, которая была совершенно белоснежной и напоминала комнату Энн-Маргарет в «Томми» [80]. Ее щеки провалились, как у живого трупа, ребра и ключицы выпирали, отчего она напоминала скелет. Глаза закрыты, рот приоткрыт, губы тонкие, белые, покрытые струпьями. На остальных фото были увеличенные изображения синяков и порезов, покрывавших ее тело, а также выпирающих суставов и костей, которые доказывали ее смертельное истощение.

Кэрри отложила фото в сторону, не в силах смотреть на них.

– А вот и сын, – Дэйв открыл обложку последней папки.

У мальчика была морда рептилии.

Кэрри задержала дыхание и почувствовала, как ее охватывает ужас. У сына Лью была коричневатая кожа, покрытая чешуйками, глаза насекомого, два дыхательных отверстия вместо носа и безгубый рот, который казался слишком широким для удлиненной головы.

Но это было еще не все. Когда они его обнаружили, юноша был гол, так что его таким и сфотографировали, и Кэрри увидела у него на животе шерсть, похожую на кошачью, и короткий хвост, который торчал прямо над ягодицами. Его эрегированный пенис был сильно ободран, как будто парень тер его о терку для сыра.

Кэрри подумала о Хуане и мальчике-носороге и о том неизвестном ребенке, которого она видела на фото в галерее. У нее возникло страшное подозрение. Поблагодарив Дэйва за фото, Кэрри вернулась в офис, где сообщила Санчесу, что отправляется на встречу с Розалией. Это не входило в ее прямые обязанности; кроме того, сейчас у нее на руках находился десяток гораздо более срочных дел, но было кое-что, что она хотела выяснить для себя.

– Почему бы тебе не взять отгул на несколько дней? – предложил Санчес. – Я прослежу, чтобы твои подопечные не оставались одни.

– Со мной всё в порядке, – ответила Кэрри.

– Тебе пришлось многое пережить. Несколько дней отдыха…

– У меня всё в порядке, – повторила Кэрри.

Предварительно выяснив по телефону, дома ли Розалия, Кэрри поехала к ней. Как всегда, Хуан прятался где-то в спальне, и, как и всегда, Кэрри обрадовалась этому. Она не стала садиться на истертый диван и сразу же показала женщине газету, которую принесла с собой.

– Этот мужчина, – спросила она, указывая на фото Лью Хаскелла, – отец Хуана?

Расстроенная Розалия отвернулась. Она молча двигалась по квартире, пока не оказалась у стены, где повернулась спиной и к Кэрри, и к газете.

– Нет, – ответила она.

– Посмотри еще раз.

– Нет! – Теперь Розалия кричала во весь голос.

– Розалия, – мягко заговорила Кэрри. Она подошла к женщине, остро чувствуя, как Хуан в спальне провожает ее глазами. – Этот человек сейчас в тюрьме. И он не может причинить тебе зла. – Кэрри осторожно дотронулась до плеча Розалии. – Скажи мне честно: это отец Хуана?

– Si [81], – ответила взволнованная Розалия. – Это он. – Она не смотрела ни на газету, ни на Кэрри, а когда та встала перед ней, то увидела, что женщина плачет.

Кэрри отложила газету и обняла Розалию, стараясь ее успокоить, но мысли мчались как бешеные. Лью не только был отцом того изуродованного ребенка, которого держал взаперти в поместье, но и обрюхатил Розалию и имел контакты с Холли, которая от него забеременела. Так же, как и мать ребенка с фотографий и бог знает сколько еще несчастных.

А что, если б у них с Лью тоже был секс?

Сейчас Кэрри боялась даже подумать об этом.

Розалия обо всем этом ничего не знает, но рассказать ей следует. Кэрри усадила женщину на диван и, после того как та успокоилась, описала ей со всей прямотой, как Лью силой удерживал женщин-иммигранток у себя в поместье и как он превратил свой дом в тюрьму для жены и сына. Она деликатно упомянула, что у сына Лью была морда пресмыкающегося.

– Так Хуан не есть один такой? – спросила Розалия, вытирая слезы.

Кэрри покачала головой.

Это не ее компетенция, и лучше, если она расскажет обо всем какому-нибудь ответственному лицу.

Девушка не хотела вмешиваться в частную жизнь Розалии и разрушать сложившиеся у них доверительные отношения, но Холли и ее сына убили, а фото мальчика с лицом опоссума выставили на всеобщее обозрение в галерее. Она вспомнила, что фотографа звали Джон Миес и что раньше уже решила разыскать его, но у нее так и не дошли руки.

Вернувшись в офис, Кэрри позвонила в полицию Дэйву и рассказала все, что знала сама, не упомянув только о Хуане и Розалии. Тот явно не пришел в восторг от рассказанного, но пообещал передать информацию офицерам, которые расследовали это дело. Потом Кэрри пошла в кабинет к Санчесу, закрыла дверь и рассказала своему начальнику абсолютно все. Он терпеливо выслушал ее, а потом еще раз посоветовал взять отгул. Ведь у нее неиспользованный отпуск и масса выходов с больничного.

– Вы не понимаете, – сказала Кэрри. – Этот негодяй не только держал взаперти женщин-иммигранток в безумной попытке получить человеческое молоко в промышленных масштабах, но и был отцом их… детей. А полицию это, кажется, мало волнует. Может быть, в этом нет ничего противозаконного, но отказ от выплаты алиментов – это уголовное преступление, и, так как данный вопрос находится в ведении нашего департамента, я считаю, что мы должны внести свой посильный вклад. Этот человек – монстр.

– Этот человек, – спокойно заметил Санчес, – сделал такой благотворительный взнос, что его хватит, чтобы финансировать нашу деятельность весь следующий год. Так что извини, но я не согласен признавать его виновным до тех пор, пока это не будет юридически доказано. Кроме того, это неэтично, не говоря уже о том, что раскрытие частной информации об одном из наших клиентов противоречит политике нашего департамента.