подавали. А еще здесь орудовала шайка беспризорников, ловко подрезающих кошельки у прохожих. Нередко по наводкам Фрица. Много уж очень на Рыбном непуганых клуш с большим милосердным сердцем, но маленьким глупым мозгом, беспечно светящих перед страдающим нищим мужниными кронами. И ведь как ни предупреждали, а меньше таких дур не становится.

Фриц склонился к выставленной напоказ ноге, чтобы сковырнуть еще одну язву, но вдруг утреннее солнце заслонила тень, а о дно покореженной оловянной миски зазвенела брошенная монета, распугавшая мелочь. Фриц сразу же бросил свою ногу и все внимание приковал к миске, едва не рыгнув от удивления, когда увидел среди медяков целую крону. Фриц поднял голову, готовясь отблагодарить неравнодушную душу, а заодно оценить толщину кошелька очередной наивной дуры или милосердного идиота. Мутным взглядом Фриц скользнул по хорошим туфлям, добротным брюкам, недешевому сюртуку с голубой рубашкой под ним, окончившимся…

Калека все же рыгнул, откинувшись на кирпичную стену дома, у которого сидел.

— Здоро́во, Фриц, — улыбнулся Маэстро, сверкнув дыркой вместо зуба.

Калека растерянно пошамкал ртом, зубов в котором тоже было значительно меньше.

— Б-бруно? — проскрипел пропитым голосом он. — Ты? Живой?

— Ага, — ответил Маэстро. — А чего бы мне быть не живым-то?

— Дак… это… слухи разные бродили, — поскреб заросшую щетиной впалую щеку Фриц. — Но я не верил! А ты… — он понизил голос, — ты чего здесь делаешь?

— Да вот решил проверить старого приятеля, о здоровье справиться, — Бруно скосился на изъеденную язвами лодыжку калеки.

— Да какое здоровье! — раздраженно проворчал Фриц, накрывая язвы ладонью. — До завтра бы дотянуть… А ты, гляжу, вона, здоровее всех здоровых. Помылся, приоделся, башмаки новые…

Бруно робко перемялся с ноги на ногу, изучая туфли.

— Да срань, а не башмаки, — фыркнул он. — Намучился…

— Чего приперся-то? — перебил его калека. — Тебе тут лучше не отсвечивать, кабы чего дурного не вышло.

— Беделар сильно на меня обиделся? — помрачнел Бруно.

— Ааааа, — безнадежно махнул рукой Фриц. — Кормилец не обижается, сам знаешь. Просто сказал, коли сыщет тебя, так отгрызет ноги по самые яйца да руку одну оставит, чтоб жопу мог вытирать, а потом выставит на Корабельной. Такой убогой чурке, сказал, каждая псина подаст, в шелках ходить будем всем Модером!

— Н-да, — Бруно почесал за ухом. — Так и сказал?

— Так и сказал.

— Плохо дело. Значит, на поклон к нему лучше не ходить?

— Ха!.. Хе!.. Ой-ха-ха-хи… — издал смесь непонятных прерывистых звуков Фриц, что обычно обозначало желчный смех. — Ну сходи-сходи… кхе-хе…

— Н-да, — повторил Бруно. — Слушай, ну я ж не виноват. Само так получилось. Ты ж знаешь, я — человек честный, все Беделару до последнего нидера отдавал, а тут вдруг Йорг со своей братвой… Как налетели! «Где деньги, где деньги? Фриц сказал, ты кусок закрысил!»

Фриц насторожился и на всякий случай притянул костыль поближе.

— Я им, конечно, не поверил, — продолжал Бруно с тем своим извечным видом незамутненного рассудком полудурка. — Не мог же друг мой такое сказануть, даж по пьяни не мог, ну?

— Не мог… кхе-хе… — харкнул Фриц, сплевывая мокроту.

— Вот-вот, и я о том же, не мог, думаю, — энергично закивал Бруно. — А эти давай мне почки мять, как будто у меня запасные есть! Ну а потом оно и получилось…

— Чего получилось?

— Да понимаешь… — Бруно затаил дыхание, огляделся по сторонам и чуть склонился к Фрицу, понижая голос: — Корешок ко мне один приехал…

— Корешок? — навострил уши калека.

— Ну как корешок, — пожал плечами Бруно. — Один камень в Нойесталле кайлом культяпили. Только я-то год, а он десяточку махал. Как-то раз я обмолвился, дескать, выйдешь, в Анрии меня ищи, я там большой человек, — кисло улыбнулся Маэстро. — Кто ж знал, что найдет? Да еще и тогда, когда меня воспитывать взялись. Бывает же такое, а?

— Угу, — мрачно протянул Фриц.

— А он мужик суровый. Тронутый, я б сказал. За убийство сидел, да. То ли ведьма опоила, то ли в мозгах затмение было. А как увидел, как мне бока отбивают, опять в башке помутнелось — вот на нож Ганса с Йоргом и поставил. На этом, как его… — Бруно отчаянно пощелкал пальцами, морща лоб, — рехфехсе, во!

Фриц попытался вспомнить, какое говно любят жрать и нюхать совсем уж опущенные животные и скоты, которых даже в Модере презирали и вышвыривали как можно быстрее, чтобы проблем не возникало. Однако на память ничего не пришло. Да и зачем знать уважающему себя алкоголику, что жрут и нюхают животные?

— Я еще на каторге заподозрил, что не так он прост, — говорил Бруно. — А тепереча сам рассказал, что на колдунов работал, да ошибся крепко и едва не напортачил. Если б не колдуны, висеть бы ему высоко и недолго, а так десяточку кайлом отмахал — и свободен. Он и хотел на свободе погулять, а тут Йорг… Да только из-за Ганса с Йоргом ему нет резону ни с Беделаром, ни с легавыми связываться. И меня подставлять не хотел. Ну и вот, — развел руками Бруно, — за шкирку меня взял и деру. А мне чего? А ничего! Стою обосравшийся, меня хоть куда. Это уж потом понял, чего приключилось-то, да поздно уж было. Вот такая история.

— Угу, — мрачно повторил Фриц, потирая сизую щетину и оценивая туфли Бруно минимум в пять бутылок убойной сивухи.

— Вот бы кто Беделару рассказал, а? — Маэстро уставился на калеку щенячьими глазами. — Ну, что я не при делах, невиноватый и вот это все…

— Дак сходи да расскажи, — ухмыльнулся Фриц. — Невиноватый… кхе-хе-хи… тьфу!.. — сплюнул он мокроту.

— Да я б сходил, — Бруно почесал за ухом. — Да боюсь. Вот честно, боюсь. И времени нету: уезжаю я.

— Чавооо? — громко протянул калека, испугав проходившую мимо крупную молодую женщину.

— Сваливаю, — повторил Бруно вполголоса, — чего непонятного? Нечего мне в Анрии делать, а тут идейка нашлась, варьянтик нарисовался. Вот, сегодня-завтра отчаливаю. Потому и заскочил, ну, попрощаться да вот еще…

Бруно полез в карман сюртука, пошарил в нем, высунув язык и прикрыв один глаз, и выудил на свет три монеты в раскрытой ладони. Зажал их в кулаке, потряс, а затем бросил их по одной в измятую оловянную миску. Каждая монета летела как будто бы очень долго и медленно, ударялась о дно очень громко, чуть ли не на всю улицу, а звенела, разгоняя жалкую мелочь так, что Фрица мурашки по спине побежали.

Это были серебряные накуды с самого султанского монетного двора. Блестели на ландрийском солнце ярче пламени Бога Единого Вседержителя. И среди медных нидеров лежали, как алмазы в куче дерьма.

Фриц пошамкал почти беззубым ртом. Протянул дрожащую руку к накуде, прикоснулся к металлу и кисло срыгнул от умиления и сладострастия.

— Должки возвращаю, — полушепотом объяснился Бруно.

— А? — испуганно икнул калека, вырываясь из тумана заполнивших голову образов недалекого счастливого будущего.

— Слушай, передашь Беделару, хорошо? — сказал Бруно. — Скажи, что я ему больше ничего не должен. Тут за все… за все хорошее, в общем. А за Йорга с Гансом пусть простит, сам же должен понимать, что я б их никогда… Передашь? Ну, по старой дружбе?

— А? — переспросил Фриц, нехотя отрываясь от разглядывания накуды в руке. — А. Ага, передам-передам.

— Ну бывай. Даст Бог, может, когда еще свидимся.

— Даст Бог… свидимся… — тупо и отстраненно повторил Фриц и вдруг опомнился, помотав плешивой башкой.

Он огляделся, проводил удаляющегося Бруно взглядом и быстро отыскал шайку щенков-недомерков, трущихся у входа в кондитерскую на другой стороне улицы. Украдкой поманил одного из них. Чернявый мальчишка, неустанно следивший за разговором нищего и бывшего нищего, резво подскочил с корточек, растолкал приятелей и перебежал дорогу.

Фриц соскреб со дна миски мелочь и незаметно ссыпал ее в карман близко вставшего к нему мальчишки, шепнув несколько слов. Мальчишка удивился, но переспрашивать ничего не стал. Молча отошел, сунул руки в карманы спадающих штанов с заплаткой на правой ляжке и, насвистывая модный у взрослых мотивчик, отправился следом.

Чуть погодя его нагнала пара приятелей.

Через час Фриц узнал, что Бруно засел в кабаке «Морской слон». От такого известия он даже срыгнул — «Слон» находился на территории риназхаймских.

Еще через полчаса об этом стало известно Петре, одной из немногих красивых баб Модера, которые к своим годам умудрились сохранить не только хоть немного здоровья, но и товарный вид. Петра же была настолько товарна, что ее пользовал сам Беделар.

Через пятнадцать минут обо всем узнал и Кормилец. Потом говорили, что Петра неделю