с ощутимым результатом. Сорняки оказываются большими помощниками.

Я заказываю плитку для работы и цемент. Пока я на работе, как по волшебству, невидимыми руками за два дня действительно укладывают площадку ровными плитками. Получается серый цементный дворик, на котором хоть танцуй.

Это маленькое свершение дает мне большую поддержку. Может быть, я не могу добиться много в ситуации с сыном, но у себя во дворе устроила трансформацию. Люди и системы слишком масштабны, чтобы измениться по моему велению. Зато мой двор подвластен мне и дает чувство контроля.

Из этого состояния я начинаю размышлять о задачах и бессилии. Что меня ограничивает? Если бы не было никаких ограничений, что бы я могла сделать в ситуации с Васей? Самым большим ограничением я вижу отсутствие больших денег. Мне хватило перемостить дворик, но не хватит на частную школу и адвокатов. Второе — угроза со стороны департамента детей и семей. Уверенный в себе человек или мужчина, возможно, предположил бы, что лучшей защитой будет нападение. Стоит изучить вопрос, что будет, если сдаться добровольно или, по крайней мере, идти навстречу этим угрозам. Узнать больше о программах, которые у них есть.

Я звоню в суд несовершеннолетних, той даме, которая два года назад запугивала меня и давала брошюру. Она сообщает мне название процедуры и высылает форму, которую надо заполнить для того, чтобы начать процесс. Объяснить она мне толком опять ничего не смогла, но сказала, что со мной свяжется бесплатный юрист, который мне положен, если я начну процесс. Это очень хорошо, если юрист бесплатный, но всем известно, что бесплатный сыр — только в мышеловке. Где-то тут подвох, и обнаружился он скоро.

Я пишу электронное письмо Карен, адвокату по образованию. Мне нужна ее поддержка для встречи в школе, и хочу знать ее мнение по поводу судебного процесса.

Она считает поход в суд крайне рискованным мероприятием. В случае передачи опекунства государству можно ожидать страшные вещи. Всё непредсказуемо, зависит от судьи и его решения, настроения, пищеварения. Не советует. На школьную встречу она согласна, но тоже далека от оптимизма.

Проконсультировалась со специалистом по образованию. Моя знакомая работает в образовании всю жизнь и предложила свою помощь. Она рассказывает мне про терапевтические школы, где дети ежедневно получают терапевтическую поддержку и учатся. Так как я всеми руками за терапию, это звучит обнадеживающе. Она дает мне названия таких школ, и я много часов сижу, читая их сайты. Потом переговариваюсь с представителями этих школ, и надежды тают. Они частные и стоят просто невообразимых денег — в два-три раза дороже, чем спортивные. Попасть в них можно, только после оплаты частным образом или если школьный комитет расписывается в своем бессилии помочь ребенку. Я увлекаюсь романтической идеей о маленьких классах, терапии, животных и природе. Я бы сама хотела быть в такой школе. Карен скептически относится к моей идее. Она согласна, что Васе бы это помогло. Советует сделать новое нейропсихологическое тестирование. Я делала его два года назад, и за два года многое могло поменяться. Карен не знает ни одного известного случая, когда школьный комитет сдался и отправил ребенка в терапевтическую школу. Шансов больше, если нанять специального образовательного юриста, который будет бороться со школой. Но даже в этом случае победа не гарантирована. Круг замкнулся на первом пункте ограничений — деньгах.

Я занялась вопросом нейропсихологического тестирования. Контора, которая делала нам это исследование раньше, занята на два года вперед, и Карен считала, что специалист был так себе, можно лучше. Обзвонила всё, что возможно. Запись на год вперед. Подруга подкинула идею съездить в Бостон. Там нашелся офис, который назначил на ноябрь — через два месяца. Заказала это тестирование и для Лорочки, так как у нее тоже нет диагноза и ясности, что делать. Эти поиски с переговорами заняли пару недель.

Собрание в школе назначаю на первый понедельник октября. Карен советует на собрание пригласить доктора Тамини, так как психиатр — это авторитет. Она не может быть на встрече в это время, но согласна, что терапевтическая школа поможет Васе. Таблетки от тревожности нужно принимать несколько недель, чтобы был хоть какой-то эффект. Она меня успокаивает, что эффект будет, надо просто продолжать.

Пытаюсь найти ответы через группу в интернете. Родители объединяются и обмениваются советами. Пишу вопросы туда. В Бостоне есть волонтерская организация — Федерации детей со специальными нуждами. Я прошу у них совета, и мне перезванивает волонтер, папа аутиста. Я под впечатлением от его рассказов. Аутизм — диагноз, под который есть много услуг, и всё равно прогресс скромный. Семья нанимала юриста, который несколько лет добивался перевода ребенка в специальную школу. Его отправили в школу, но не в ту, куда хотели родители, и юрист-волонтер предложил прочитать книгу Росса Грина «Взрывной ребенок». Я купила книгу и прочитала. Хорошие мысли, упрощенные схемы. Советы в ней слабо применимы. Вася не ведет себя как ребенок, он не настроен работать над «моей» проблемой. Это перепев папиных слов. Все проблемы во мне. Вася в основном не ведает, что творит. У него два полярных состояния — эйфория днем, пока бегает с друзьями, строит домик в лесу, играет, и убийственная экзистенциальная печаль, которая проявляется ночью, когда никто не видит. Он так же не понимает, что я одушевленный предмет. Воспринимает меня, как младенец матку, только как контейнер и источник ресурсов. Он не готов к изменениям.

Моя знакомая, у которой двое особенных детей, перевезла свою семью в Сиэтл, так как там самое лучшее в Америке медицинское обслуживание и есть услуги и специалисты. Я пишу ей. Она опять мне рассказывает о Россе Грине и движении, которое он начал. Как мне уже вежливо и не очень показали, психиатрическая помощь детям — дело рук самих утопающих.

Система связывает образовательную и судебную схему в одно, поэтому представитель суда несовершеннолетних объявилась на дисциплинарном собрании о десятилетнем Васе, который нарисовал человечка из палочек с пистолетом, по приглашению школы два года назад. И если не препятствовать этому току, трудные дети, у которых никто и не пытается диагностировать или лечить психиатрию, попадают под государственную опеку, в колонии для малолетних преступников. Так их судьба определяется, и ими потом полны тюрьмы. Образование впоследствии только криминальное. Ужасные вещи читаю в интернете по статистике о таких детям, у многих, кстати, такой же диагноз оппозиционного поведения.

Детский психолог Росс Грин разработал специальную терапию для таких детей, как Вася, создал школы и натренировал терапевтов по своей методе, направленной на развитие адаптационных навыков. Всё это