долгую зиму. С октября по май. Люси и Поль этим пользовались. Им нравился так называемый мертвый сезон. Холод. Ненастье. С ветром. Высокие приливы и завывавшие всю ночь бури. В тепле и холе, прижавшись в постели друг к другу. Были молоды. Только-только поженились. Приезжали смотреть на море. Оно ждало их.

Достаточно было войти на виллу. Открыть наружные застекленные двери. Оно было за ними. Что и сделал Поль. Вошел. Все открыл. Везде.

5

Море это океан, теперь его хорошо слышно. Во всей его звуковой мощи. Неистовство света делает этот грохот еще более оглушительным. Нет, это не грохот. И он не оглушает. Это шум волн при высоком приливе. Высоких валов, растущих под напором ветра. Они падают. Рушатся, чтобы стать тем, чем и являются. Большими сгустками моря. Безо всякого изящества плющатся о песок. Ничего необычного. Все дело в чувствах Поля. Ставших слишком чувствительными. Особенно слух и зрение.

Ему в глаза полыхнуло солнце. Со всей силы. В этот час оно стоит прямо над морем. Стоило ему открыть застекленную дверь. Но тут же морской воздух, воздух простора. Запах, сильная, свежая теплота. Какое наслаждение дышать подобным воздухом. Он напоминает вам, какое наслаждение вообще дышать.

Наслаждение и видеть. Краски пляжа. Но в данный миг его глазам больно. И он отворачивается от солнца и делает несколько шагов внутрь комнаты. Подходит к софе, стягивает с себя куртку. Бросает ее на софу и натыкается взглядом на низенький столик. Письмо для него. Словечко от Люси.

Усевшись на софу, Поль вскрывает конверт, не преминув бросить перед собой пару взглядов. Первый на маленькое белое облачко, которое только что появилось в голубом небе, откадрированном дверным стеклом. Второй на пианино. Пианино оставлено открытым. На пюпитре ноты. «Интермеццо» Брамса со сделанными рукой Люси пометками.

Люси была замечательной пианисткой. Именно она впервые исполнила и записала все три фортепианные сонаты, сочиненные ее мужем.

Среди прочих волнующих вещей. Милых и нежных. Слов любви. Интимных имен и речей, которые нас не касаются. Вот что она ему говорила:

Холодильник полон. Доставь мне удовольствие. Попробуй поесть. Уверена, что уже бог знает сколько времени ты не проглотил ни кусочка. Я записала концерт по радио. Если захочешь послушать. Кассета перемотана. Я оставила ее в плеере. Не оставляй меня так. Позвони. Скажи, что с тобой. В каком ты состоянии. Она зачеркивает последние фразы. Не хочет, чтобы Поль видел эти зачеркнутые фразы. Комкает листок. Его отбрасывает. Берет другой. Начинает заново и, дойдя до зачеркнутого места, говорит: Позвони мне, если захочешь. Скажи, как ты там.

Она была готова уйти. Сложила листок. Вложила его в белый конверт, который положила на низенький столик. Пора. И в этот момент услышала клаксон такси.

Поль вновь сложил записку Люси. Засунул ее обратно в конверт. Положил на стол и поднялся. Свет утратил свою мучительность. Теперь он казался скорее заманчивым. Полю хотелось выглянуть наружу. Туда переместиться. Подойдя к стеклянной двери.

Он перешагнул через порог, поставил ногу на залитую солнцем террасу. Продуваемую ветром, который приносил всевозможные запахи и вдобавок детские крики. Запахи крема от солнца, водорослей, йода, горячих пирожков с яблоками. Пронзительные крики, как крики ласточек, когда надвигается гроза. И она надвигалась. Мало-помалу погода менялась. К крохотному белому облачку, только что одному-одинешенькому под взглядом Поля, присоединились и другие, теперь они все вместе дефилировали вдали.

Цветник с голубыми гортензиями, особенно великолепными в этом году, почти целиком занимал левую часть террасы, впрочем просторной и отгороженной белым забором. Поль подошел, чтобы до них дотронуться. Поласкать их бархат. Гроздья цветов вровень с ним. Все же осталось немного места и для нескольких аронников и скопления тростника.

Правая половина была отведена для трапез. Для отдыха. Состояла из садового салона. Круглый стол и стул. Большой зонт из сурового полотна. Два шезлонга с синими матрасами в белую полоску или наоборот.

Между шезлонгами на земле валялась забытая книжка. Прямо на перемешанной с песком скошенной траве. Так, незакрытая и отложенная, открытая и переплетом вверх. Судя по названию, речь в ней шла о какой-то достопамятной вечеринке в ночном клубе.

Книгу забыла Люси. Она не убирала. Ничего не сложила. Зная, что приедет Поль. Все так и оставила. Прерванное чтение. Распростертое. Текстом к земле. Только его она и забыла.

Разделяя террасу пополам, к белой калитке вела мощеная аллея. Калитка выходила на лестницу, которая спускалась на пляж. Поль не стал ее открывать. Он замер перед, потом сместился вдоль забора. Он только-то и хотел поглядеть на синие с белым волны, кричащих на берегу детишек, болтающих родителей.

Уже и не припомню, кто из писателей сказал, что у распростертых или даже не распростертых, а сидящих или возлежащих на пляже людей такой вид, будто они дожидаются смерти. Каковая, возможно, должна явиться из моря. Поль об этом не думал. По крайней мере, вот так. Думаешь совсем по-другому, когда для тебя самого это уже даже и не вопрос времени.

Он предоставил своему взгляду шарить по искривленному пространству декорации. От одной оконечности пляжа до другой.

Добравшись до крайней правой точки. Там, где начинается дикий берег. Его глаза остановились на светло-сером пятне. Выделяющемся на влажном темно-желтом песке. Около черной скалы. Великолепное сочетание цветов. Случайность или же простое стремление к красоте.

Отнюдь не случайность. Отнюдь не стремление к красоте. Просто там находилось. Там забытое. И не просто какое-то серое. Весьма незаурядное светло-серое. Возможно, даже единственное. У Люси был особый дар откапывать редкостные оттенки. У Поля заколотилось сердце. Пеньюар или купальный халат. Люси. Я в этом уверен. Она купалась перед отъездом. Выходя из воды, наверное опаздывая, а может, из-за людей, из-за изобилия людей, да к тому же было так жарко, она забыла свое одеяние.

Выйти на его поиски. Его подобрать. Принести назад. Было ли это столь важно? Для Поля — да. Вот почему при мысли о том, чтобы открыть калитку, у него так сильно заколотилось сердце. Спуститься по лестнице. Шагать во всей одежде по песку. Дать себя увидеть, разглядывать, заметить, допросить взглядом. Одетым с иголочки среди сидящих или возлежащих на пляже почти голыми людей. И все же он туда пойдет. Он решился.

Он отворяет калитку. Вступает на лестницу. Начинает спускаться. Ступенек не так уж много. Ноги Поля немощны. Дрожат. На последней, наполовину ушедшей в песок ступеньке сидят двое.

Они свояки. Скрестив руки на голой груди, обсуждают работу. Информатику и продолжительность рабочего дня. Скука смертная. Поспешно оборачиваются, когда их жены.