Отсутствие логики было поразительным. В конце концов, только один из них бросил ее мать.

— Но Джеффри Кейс… — начал было я, полагая, что обвинения Рози к нему не относятся. С другой стороны, если бы Рози знала обстоятельства его смерти, она могла бы истолковать их как способ избежать ответственности.

— Я знаю, знаю. Но если выяснится, что это кто-то другой — какой-нибудь пожилой дядька, притворяющийся тем, кем он на самом деле не является, — то ему конец, говнюку.

— Ты собираешься вывести его на чистую воду? — ужаснулся я.

До меня вдруг дошло, что я могу стать ее невольным соучастником и причинить огромную боль человеку — очень возможно, что своему лучшему другу. Да всей его семье! Мать Рози не хотела, чтобы дочь знала имя отца, — и не исключено, что именно поэтому. Похоже, в людях и их поступках она разбиралась гораздо лучше меня.

— Совершенно вер-р-рно.

— И сделаешь ему больно. А что получишь взамен?

— Облегчение.

— Ошибаешься. Исследования показывают, что месть усугубляет страдания жертвы…

— А я так хочу.

Конечно, оставалась еще возможность, что отцом Рози все-таки является Джеффри Кейс; в этом случае все три образца должны были показать отрицательный результат, и тогда уж Рози не смогла бы осуществить свой замысел. Но мне не хотелось полагаться на случай.

Я отключил аппарат.

— Постой, — сказала Рози. — Я имею право знать.

— Не имеешь, если это кому-нибудь причинит страдания.

— А как же я? — закричала она. — Тебе наплевать на меня?

Она все больше распалялась; я же был совершенно спокоен. Контроль над разумом вернулся, и мыслил я четко и ясно.

— Мне совсем не наплевать на тебя. Именно поэтому я не хочу помогать тебе в совершении аморального поступка.

— Дон, если ты сейчас не сделаешь тест, я больше никогда не заговорю с тобой. Никогда.

Больно было слышать, но с точки зрения здравого смысла такие слова предсказуемы.

— Я знал, что это неизбежно, — произнес я. — Проект будет завершен, а в сексуальном аспекте я тебя не интересую, как ты и говорила.

— И в этом виновата я? — сказала Рози. — Ну конечно, кто же еще? Ведь я, блин, не трезвенница с ученой степенью, но зато курящая и неорганизованная.

— Я уже снял запрет на алкоголь. — Было понятно, что она имеет в виду проект «Жена». Но что она хотела сказать? Что она оценивает себя по критериям моей анкеты? И означает ли это… — Ты рассматривала меня в качестве своего партнера?

— А то, — ответила она. — Ты ведь мечта любой женщины. Если, конечно, не считать того, что ты не умеешь вести себя на людях, живешь по расписанию и абсолютно не способен на любовь.

И она вышла из лаборатории, громко хлопнув дверью.

Я включил анализатор. В отсутствие Рози я мог спокойно протестировать образцы, а уж потом решить, что с ними делать. И тут я услышал, как дверь снова открылась. Я обернулся, ожидая увидеть Рози. Но вместо нее в лабораторию зашла декан.

— Работаете над своим секретным проектом, профессор Тиллман?

Я попал в серьезный переплет. Во всех предыдущих стычках с деканом я выступал как борец за идею или же меня отчитывали за мелкие проступки, не заслуживающие наказания. Однако использование ДНК-анализатора в личных целях было категорически запрещено правилами факультета генетики. Что она могла знать — и, главное, как много? Обычно декан не работала по выходным, так что ее появление в лаборатории было не случайным.

— Какой-то суперпроект, судя по словам Саймона Лефевра, — продолжила декан. — Он приходит ко мне в офис и спрашивает о проекте, якобы разрабатываемом на моем факультете. И для этого проекта, оказывается, необходим образец его ДНК. Чем вы сейчас, как я вижу, и занимаетесь. А тогда я подумала, что это какая-то шутка. И — прошу прощения за отсутствие чувства юмора — не смешная, учитывая, что о проекте я даже не слышала. Между тем я должна была увидеть предварительное предложение и проверить заключение комиссии по этике.

Если до этой минуты декан держала себя в руках, то сейчас ее голос заметно повысился.

— Я два года пытаюсь заставить медицинский факультет финансировать совместный исследовательский проект. А вы не только повели себя недостойно, так еще обвели вокруг пальца человека, который распоряжается расходами. Я требую представить мне письменный отчет. И если в нем не будет заключения комиссии по этике, которого я почему-то до сих пор не видела, то нам придется открыть вакансию доцента.

Декан остановилась в дверях.

— Я пока не дала ходу вашей жалобе на Кевина Ю. Возможно, вы захотите пересмотреть свое решение. И, пожалуйста, ключ от лаборатории — мне. Спасибо.

Проект «Отец» был закрыт. Официально.

Джин зашел ко мне в кабинет на следующий день, когда я заканчивал заполнение анкеты EPDS.[37]

— Ты в порядке? — спросил он. Очень своевременный вопрос.

— Боюсь, что нет. Подробнее через пятнадцать секунд.

Я заполнил анкету, подсчитал результат и передал Джину.

— Шестнадцать, — сказал я. — Второй результат за карьеру.

Джин просмотрел анкету.

— Эдинбургская шкала послеродовой депрессии. Уместно ли будет напомнить тебе, что в последнее время ты не рожал?

— Я не отвечал на вопросы, касающиеся ребенка. Когда умерла моя сестра, эта анкета была единственным инструментом по оценке депрессии, оказавшимся под рукой у Клодии. С тех пор я всегда ею пользуюсь для чистоты эксперимента.

— Это то, что мы называем «вступить в контакт со своими чувствами»? — спросил Джин.

Я догадался, что вопрос риторический, и не стал на него отвечать.

— Послушай, — сказал он, — думаю, я смогу тебе помочь уладить это дело.

— Что-нибудь от Рози?

— Ради всего святого, Дон, — взмолился Джин. — Что-нибудь от декана. Я не знаю, что ты там натворил, но ДНК-тесты без одобрения комиссии по этике — это конец карьере.

Я и сам это знал. А потому решил позвонить Амхаду, боссу гольф-клуба, и спросить, актуально ли еще его предложение о партнерстве. Похоже, пришло время изменить что-то в своей судьбе.

Минувший уик-энд принес мне сплошные неприятности. Я приехал домой после разговора с деканом и обнаружил, что Эва, моя помощница по хозяйству, оставила на столе заполненную анкету по проекту «Жена». Сверху она сделала приписку: «Дон, у каждого свои недостатки. Эва». Будучи в состоянии повышенной уязвимости, я был чрезвычайно растроган этим жестом. Эва — хорошая женщина, а ее короткие юбки, очевидно, служили ей подспорьем в поиске партнера. Она, по всей видимости, стеснялась своего низкого социально-экономического статуса, отвечая на вопросы об ученых степенях и любви к изысканной еде. Я задумался обо всех женщинах, которые заполнили мой вопросник в надежде найти партнера. Партнера в моем лице — притом что они совсем меня не знали и, возможно, были бы разочарованы, если бы наше знакомство состоялось.